Владимир Афиногенов - Белые лодьи

Народ падает ниц. Моления начинаются.

Потом люди с пением погружаются в воду. Ярые ревнители веры в жару своего усердия добровольно топятся в священном озере.

Поэтому жестокость старейшины племени Ратибора, якобы необоснованно проявленная к князю и его гридням, как считали некоторые из древлян, на словенку не произвела никакого впечатления. Она считает это в порядке вещей — за осквернение лесов, полей, рек и озёр каждый виновный должен поплатиться своей головой…

А сынишка, погруженный в мысли о мертвецах, сваленных под буреломом, спрашивает маму:

— Правда, мама, если человека не похоронить как следует, то он будет бродить по ночам, и кто ему первый попадётся, из того он напьётся крови?

— Не совсем так, сыночек. Бродят только упыри, если их после смерти закопать в землю. Поэтому покойника-упыря прокалывают осиновым колом и сжигают в деревянном срубе. А когда, к примеру, умирает ведьма, то её жарят на костре, сложенном из кустов тёрна, чтобы душа её не улетела, а запуталась в острых колючках…

— Ты сама видела ведьму? — с замиранием сердца обращается к матери мальчуган.

— Как вот тебя — твои глаза, и уши, и ротик твой — нет, но зато я видела на лугах в летнее время ярко-зелёные или пожелтевшие круги. Значит, одна из поселянок покумилась с ведьмою, то есть переняла тайное знание и сама сделалась чародейкой. При этом они распускают по плечам волосы, раздеваются донага, накидывают на себя саваны и пляшут.

— А за что же их люди не любят? — доверчиво заглядывает в глаза матери сын.

— По ночам, детка, ведьмы высасывают из вымени коров молоко — животины чахнут и погибают. Гибнут и лошади, на которых они ездят. Ведьмы уносят мёд из ульев, загоняют к себе в сети рыбу и заманивают в свои ловушки птиц и зверей. Они же напускают на людей и домашний скот порчу, то есть томят, сушат их души, изнуряют болезнями тела своими чарами. А для чародейства ведьмы используют нож, шкуру и кровь… [129] Нож, шкура и кровь — символы молнии, облака и дождя.

— А зачем? — снова спросил мальчик.

Мать рассмеялась громко, так что дочка на её коленях дёрнула во сне ручонками; муж осуждающе посмотрел на жену и подбросил в костёр охапку сучьев. Женщина сказала:

— Сыночек, если бы я была ведьмой, то ответила бы на этот вопрос.

Теперь уже рассмеялся отец мальчика, а тот, так и не поняв, чему радуются родители, обиделся, отвернулся, и вскоре его сморил сон. Спи, малыш. Да не убоишься ты стрелы, летящей в день!..

А утро выдалось пригожим; хотя ещё тянуло горелым с противоположного берега, но древляне уже почувствовали себя не такими заброшенными и не такими несчастными.

Когда взошло солнце, помолились ему, боил Умнай снова отправил на ту сторону мальчишек за едой, женщины и девочки направились за кореньями, мужики снова взялись за топоры.

И вот через два дня по Припяти пошли плоты с установленными на них шалашами, поплыли двух- и четырёхвесельные лодки, понеслись однодеревки, где находился кое-какой спасённый домашний скарб, главными вещами которого конечно же являлись ножи и топоры.

Старейшина Ратибор, стоя на носу большого плота вместе с Умнаем и Чернодлавом, с болью в сердце смотрел, как продолжал гореть родимый лес, и кончики его усов были мокры. Может быть, их намочили брызги воды?… Но ведь греби-то на плоту располагаются на корме, и, как вкруговую ни размахивай ими, брызги всё равно не долетят до носовых брёвен.

Плакали молча и боил Умнай, и многие мужи, закалённые в битвах и суровостях лесной жизни. Только волхв Чернодлав смотрел куда-то в сторону, и взгляд его чуть раскосых, тёмно-карих глаз, непохожих на древлянские, не выражал ничего. Кожа на бритой голове жреца спеклась под солнцем, лишь с макушки свисал до самой спины пучок черных волос, издали напоминающий косу печенежской девы. Поговаривали, что волхв пришёл мальчиком в древлянские леса из-за днепровских порогов, где обитали кровожадные дикие люди.

А пожарище отступало назад, и скоро оно совсем пропало из глаз. После полудня Припять стала заметно шире и берега сделались круче, на них росли теперь в основном сосны. И вот в передней однодеревке гребец поднялся во весь рост и замахал веслом. Сразу узнали в гребце Никиту.

— Старейшина, — обратился кормчий к Ратибору, — сын Светлана, видимо, увидел реку Днепр. Ещё несколько сотен саженей, и мы войдём в его священные светлые воды.

— И принесём в жертву самую красивую женщину, — сказал Чернодлав, и глаза его засверкали огнём.