Сергей Житомирский - Ромул

Наконец появились двое целеров с бараном и дровами — священное поручение не доверяют рабам. После трудного дня годы давали себя знать, работа предстояла тяжёлая, но она была по плечу только царю, к тому же любимцу богов, и Ромул взялся за дело.

Сначала надо было заставить барана встать смирно между священными участками. Грек знал обряд, он без подсказки вскочил на барана верхом и поджал ноги, чтобы не касаться земли. Дальше настала сложная минута: цел ерам нельзя было держать барана, но он должен был оставаться на одном месте. Взмахнув ножом, царь бросился на жертву, поймал баранью голову под мышку и принялся перерезать горло. К счастью, он сразу ухватился как следует, а дальше требовалась не столько ловкость, сколько сила. Упругие складки кожи поддались под ножом, хлынула кровь, и царь направил её на подходящее пятно голой земли.

Баран свалился. Беглец оставался у него на спине, вцепившись в руно обеими руками. Оставалось самое трудное: не двигая барана, подсунуть под него дрова, чтобы юноша при этом не коснулся земли, и это тоже надо было проделать без помощников. Ромул покряхтывал от ревматизма в плече. Но наконец дрова были уложены, костёр готов. Зажав левой рукой кусок трута, царь приготовился высечь огонь счастливыми кремнями.

Разумеется, тут же невесть откуда налетел ветерок, относя искры в сторону. К пятой попытке Ромулу захотелось послать на Палатин за головней. Но тогда как бы не осквернить все очаги в городе: проклятие, как известно, может переходить с одного огня на другой, от которого его зажгли, а в Риме все непрерывно очаги зажигались один от другого. Сердито ворча, Ромул поборол искушение и наконец зажёг маленький огонёк. Теперь надо было поджечь намокшие от крови дрова.

Наконец омерзительная вонь палёной шерсти и тлеющего мяса показала, что жертва принята. Кашляя, царь нырнул в зловонный дым и ухватил юношу за плечи, чуть не упав от тяжести. Беглец, сильный и мускулистый, всё делал как надо. Он оставался наверху костра, где, казалось, мог сгореть заживо, и не терял самообладания. Царь выхватил его из огня и поставил на краю участка, посвящённого Юпитеру Статору. Отдуваясь, они снова пристально оглядели друг друга.

— Готово, — с удовольствием проговорил Ромул. — Несколько лет не делал, но такое не забывается. Получилось на славу, я уверен, что мы не ошиблись. Но учти, проклятие с тебя не снято. Если тебя выслеживают, мы сбили их с толку, но хороший нос всё равно распутает след. На пару дней ты в безопасности, за это время решим, как с тобой быть. Тогда либо мы с римскими мудрецами очистим тебя как следует, либо отправим дальше.

— Государь, незачем щадить мои чувства, говорить про «них», про «хороший нос». Два месяца ни днём, ни ночью Старухи не покидали моих мыслей, можно сказать о них вслух. Они пойдут по моему следу, наткнутся на жертву и решат по крови и дыму, что я погиб. Но когда не найдут меня в подземном мире, то поймут, что их провели, и снова кинутся искать. Ты дал мне передышку, и я знаю, что ненадолго. Но теперь я могу говорить свободно, ты меня выслушаешь?

— Не здесь и не сейчас, — твёрдо ответил Ромул. — Отойдём подальше, и не говори о Старых так громко. Рядом Мундус, один из входов в Нижний мир, хоть я и запечатал его заклятьями. В любом случае, судить тебя буду не я один. У меня вволю счастья, я любимец богов, но мудростью некоторые советники меня превосходят. Расскажешь свою историю сенаторам, и мы вместе примем решение. Я думаю, теперь ты можешь войти в город и есть нашу пищу. Сенат соберётся утром.

Более двухсот советников собрались за плетнём под открытым небом. Кто стоял, кто сидел, царь расположился напротив входа на стуле из слоновой кости. Посередине круга сенаторов горел на счастье костерок из благовонного дерева, а рядом стоял ищущий очищения юноша. Он начал речь, не мешкая, потому что сочинял её всю ночь, а у него на родине считалось, что запинания и незаконченные фразы свидетельствуют не об искренности, а о невежестве.

— Римские советники, Отцы, — произнёс он быстро, но слегка коверкая слова. — Моя родина — Кумы, греческий город далеко на юго-востоке, но всё же в Италии. Не стану называть ни моего отца, ни рода, ни имени, под которым был зачислен в ополчение, потому что, как вы скоро поймёте, у меня больше нет ни отца, ни рода, ни города. Друзья прозвали меня Макро — «Большой» — за высокий рост. Это не имя, а кличка, но под ней я буду жить в изгнании.

Юноша рассказал, что был старшим из двух сыновей, когда умер его отец, торговал в Греции, а вернувшись, обнаружил, что отцовским хутором завладел брат.