Сергей Житомирский - Ромул

Победоносное этрусское войско с отбитыми у колонистов трофеями как раз входило в западные ворота — слишком поздно, чтобы спасти город.

Царь Ромул восседал на своём знаменитом табурете из слоновой кости под пурпурным балдахином. Он явно вымотался до предела — в летах, почти старик, а весь день рубился, словно мальчишка в первой битве. Но зато он был и на пределе блаженства, захмелел от радости, как от вина. Ещё одна добрая весть переполнила чашу царского благодушия. Улыбаясь во весь рот, Ромул обнял Перпену.

— Только мерзкое поведение колонистов портило этот прекрасный день; герой, ты загладил позор своим подвигом! Люди забудут, что мои воины побежали от первого же натиска, а запомнят вместо этого, что когда всё было потеряно, кучка храбрых римлян бросила вызов целому вражескому войску. И это твоя заслуга. Твои товарищи — храбрецы, я награжу их, но без тебя они бы разбежались. И хорошо, что ты из моих старых целеров, пусть все видят, как я умею выбирать отличных воинов. До чего я же рад! Надо и тебя осчастливить. Само собой, ты должен перебраться в Рим с женой и со всем хозяйством. Дам тебе хороший дом на Палатине и двойной надел. Если этого мало, бери под начало солеварни — их устроили этруски, только этруск там и разберётся. И самое главное: будешь сенатором. Мне пришло в голову, вот прямо сейчас, что к сотне латинян и сотне сабинян стоит добавить сто человек из трибы луцеров. Сотню порядочных луцеров набрать нелегко, но уж ты точно заслужил эту должность. Что ещё я могу для тебя сделать? Ничего? Тогда поезжай домой собирать вещи. Коня оставь себе; всё равно он мой, а нашим гордым юным всадникам не повредит, если кто-то для разнообразия пройдётся по Риму пешком. Ну, убирайся, а то я отдам тебе полцарства и начну завидовать!

Вибенна обрадовалась хорошему известию. Она даже выдавила улыбку, первую, которую видел муж:

— Хорошо будет уехать из этого злосчастного города, где все помнят, что меня забрали в жёны насильно, как военную добычу. Римляне, может быть, решат, что я настоящая матрона и мужа мне выбрали родители. Вообще я слышала, что в Риме женщинам хорошо живётся. И место там здоровое, лучше, чем здесь; во мне начал расти твой ребёнок — может быть, там он выживет. Трое малюток у меня умерли в колыбели, вот бы посмотреть, как он станет ползать. Удивился? Мужчины всегда удивляются таким новостям, но это правда, и я не знаю, так ли уж тебя не люблю.

Первый раз она говорила с ним по-этрусски.

Все радовались торжествам в честь победы, кроме захваченного в бою военачальника города Вей. Когда Ромул благодарил Марса на Капитолии, пленника, одетого ребёнком, вели за его колесницей. Потом его забили до смерти лёгкими палками, какими наказывают детей; но было ли это сделано для удовольствия богов или одного царя Ромула, неизвестно.

Граждане сошлись на собрание. Если бы это были все римские воины, долина оказалась бы забита до предела, а если бы явились ещё и жители колоний, пришлось бы искать другое место. Но на самом деле слушателей у Ромула было немного. Собрание созывалось почти каждый вечер, никогда заранее не известно, по какому делу; большинству было лень приходить каждый раз. Царь мог гордиться, что правит с согласия всех подданных, не боясь при этом, что кто-нибудь проголосует против.

Этим вечером важных дел не было. Несколько юношей достигли возраста воинов, отцы представляли их к зачислению в трибы. Для жертв подземным богам, которые не любят быков, требовались свиньи; городская казна уже отпустила серебро на их покупку, теперь собрание должно было это утвердить, чтобы жертвы приносились от лица всех граждан. Замечена одна явная потрава, но владелец овец, которые забрели на чужую землю, давно признал свою вину и договорился с хозяином поля о возмещении ущерба. Собрание проголосовало отразить в протоколе, что спор закончен.

Ромул самодовольно глянул на писца, сидящего на корточках под возвышением. То, что в городе теперь ведётся столько деловых записей, говорило о просвещённости и о богатстве, потому что обходились писцы недёшево. Но они того стоили. Всё, что один заносил на буковую табличку упрощёнными, взятыми у этрусков греческими буквами, мог прочесть через много месяцев не только он сам, но и другой.

Больше у собрания дел не было. Всё прошло гладко, мнения ни разу не разделились. Народ единодушно поддерживал царя — по крайней мере, когда рядом с ним для убедительности стояли вооружённые целеры. Ромул поднялся и объявил собрание закрытым.