Валерий Есенков - Казнь. Генрих VIII

— Именно это вы именуете сумасшествием?

Тот морщился, встряхивал головой в чёрной шапочке, надвинутой на лоб, нетерпеливо перебирал худыми нервными пальцами и, едва старик смолк, заговорил напористо, быстро, тоном несомненного превосходства признанной университетской учёности:

— Перед Фердинандом у Испании серьёзные обязательства. К тому же вы сами, если припомните, так остроумно устроили соглашение о будущем браке её высочества Катрин Арагонской с принцем Артуром, из чего следует, что нам надлежит принять сторону Испанского королевства. По этой причине Испанское королевство едва захочет примириться с захватами Франции. Таким образом, поход, так убедительно нарисованный вами, как все мы тут видим, не состоится.

Мортон сдвинулся в сторону, опустил руку на подлокотник кресла и веско, неторопливо ответил:

— В политике любые обязательства имеют слишком мало цены, если наши интересы пострадают от исполнения их. Больше того, нашему Артуру только шесть лет. Стало быть, женится он ещё очень, очень нескоро.

Юноша затряс головой, негодующе вопрошая, придерживая пальцами чёрную шапочку, которая готова была упасть на глаза:

— Вы хотите, ваше преосвященство, сказать, что наш король нарушит этот выгодный для нас договор?

Кардинал оставался невозмутим:

— Разумеется, мы без промедления нарушим его, если для нас он станет не выгодным.

Гремя стулом, стиснувши кулачки, спорящий возмущённо вскочил:

— И это вы, именно вы, канцлер и кардинал, называете высокой политикой?

Старик поиграл золотым узорным крестом, висевшим на тонкой цепочке и лежавшим на сильной груди:

— Вы правы, учёный наш друг. Именно это я называю высокой политикой. Она потому и высокая, что сообразуется не с мечтами, не с бредом заносчивых юношей, а с реальными интересами, которые всегда неизменны, если имеют в виду благо не одного короля, но благо страны. Или вы, учёный наш друг, изволите понимать под высокой политикой нечто совершенно другое?

Мортон... Мортон...

Не заметив того, Мор приподнялся и сел на измятой постели, покусывая жёсткие губы, слабо ощущая волосы бороды и усов на зубах, сосредоточенно думая о своём.

Кардинал отодвигался, поигрывая крестом, однако разбуженная воспоминанием мысль потекла, наводя его на догадку, пока что неясную, глухую и смутную.

Забывая о предстоящем, уже не видя перед собой кардинала, торопился её ухватить, задержать и осмыслить, ощущая невольно, с тревожной надеждой, что от этой догадки, быть может, зависела его жизнь и его смерть.

Догадка ему не давалась, ускользала, как ни старался, как ни бился над ней.

Узник снова звал учителя, возвращался к нему, как возвращаются к истинному наставнику всю свою жизнь, и вновь расслышал рассеянный говор:

— Благодарю всех, кто не побрезговал посетить старика. До новой встречи, друзья мои, если позволит Господь. Прошу меня извинить.

Гости поднимались неторопливо, привыкнув к неожиданным сменам его настроения, вполголоса переговаривались между собой, подходили к нему, чтобы сказать несколько дружеских слов или молча проститься.

Когда все разошлись, они остались вдвоём.

Мортон ласково улыбнулся, как улыбался всегда, когда оставались одни:

— Мой мальчик, ты не устал?

С горячностью отозвался, как отзывался всегда:

— Нет, не устал, ваша милость!

Старик прищуривал озорные глаза:

— Я тоже ещё не устал.

Спрашивал с неподдельным удивлением отрока:

— Отчего же так рано отпустили гостей?

Кардинал успокаивающим движением брал его за плечо, придвигал очень близко к себе, серьёзно разглядывая его, интересуясь с чуть приметной иронией, как делал всегда, чтобы проверить его:

— Было ли нынче интересно тебе?

Ирония больно задевала, смущался, не понимая тогда, что она предназначалась в искушение, но признавался бесхитростно:

— Очень!

Наставник качал головой:

— Не привыкай к праздным беседам, мой мальчик. Это в жизни людей, может быть, главное зло. Праздность ума погубит тебя, как уже погубила этих людей.

Стремился понять смысл наставления, строго хмуря чистый лоб отрока, соображая, по какой причине то, что было так интересно, могло бы повредить.

Ласковое сожаление слышалось в негромком, но твёрдом тоне наставника:

— Боюсь, сейчас тебе этого не понять. Разумеется, жаль. Но ты запомни этот совет. Может быть, после поймёшь.

Стыдясь своей недогадливости, жестоко краснея до самых ушей, невольно пряча глаза, признавался: