Андрей Зайцев - Смута

Но он Стешку не очень-то и любил. Архип… Оба они за ней ухаживали. Но ведь Архипка ветреный. Сегодня у него одна девка на уме, завтра – другая. И Пелагея из Лебяжьего тому подтверждение.

– Как можно на меня так подумать?

– Как подумал – не твоего ума забота! – злобно процедил Головин, более не разыгрывая обстоятельного хуторянина. – Ты пока тут лежи, поправляйся. А завтра мы решим, что с тобой делать.

Головин вышел из сарая, плотно прикрыв за собой дверь. Было слышно, как снаружи звякнул тяжелый засов. Прошло не так много времени, и стало совсем темно.

Тимофей лежал, проклиная на чем свет стоит хозяина дома, который когда-то был ему вроде как товарищ. Вспомнилось, как Арсений несколько часов тому назад уговаривал его продать ему татарский кинжал. Теперь-то понятна была его забота. Он получил бы кинжал, и деньги не пропали. Хотя, может, кинжал и так у него. Ведь на хутор Тимофей попал в беспамятстве. Просто не хотел Костылев перед Кирьяном вором показаться. Ведь когда-то и другие казаки могут узнать, что здесь произошло. Кинжал добыл он у татарина, когда пленники, увидев огромные языки пламени – знаки страшного пожара, решили уйти в побег. После смерти Игната попал он в одно селение, где были собраны около трех десятков пленников со всей Руси. Тут были и казаки с Днепра, и касоги, и холопы с Московии. Был даже монах один. Жили все вместе, говорили о разном и много – о побеге. Эти разговоры – самые любимые и самые тайные. Каждый смаковал мысль о свободе, никто с неволей не хотел мириться.

Тимофей разговоры слушал, но не встревал. Знал он по рассказам старых казаков, что из Тавриды тяжело убежать. Пешим вообще далеко не уйти. А до Сурожского моря добрался – там и поймали. По воде не уйдешь. Верхняя Таврида – степная, а юг – горы. Если на юг уведут, считай, к туркам отправят. Они людей на корабли свои набирали, веслами тяжелыми ворочать. Туда попал – год-другой, глядишь, и на том свете уже. А если здесь оставят, то можно протянуть и дольше. Но это как повезет. Тимофей понял, что к туркам чаще попадали молодые, сильные мужчины. Как раз он из таких. Так что для побега у него несколько дней оставалось. Он сознавал: надежды никакой нет. Тосковал страшно. Иногда жалел, что не погиб там, в степи, все меньше мучиться. Можно было и как Игнат поступить. Однако бросаться с голыми руками на охрану и умирать, так и не убив врага, отчего-то не хотелось. Он все время ждал. Если б кто спросил, чего ждешь? Он бы не ответил. Тут все чего-то ждали. Избавления от мучений, скорой смерти или тайного чуда. И каждый продолжал ждать.

Монах молился и остальных утешал. Многие к нему прислушивались. Тимофей по-прежнему сторонился других.

Но как-то ночью он разговор тихий услыхал. Говорили двое: один пожилой уже, весь седой, второй помоложе, суетливый такой, оба из крестьян, похоже.

– Эта окаянная… через море не переплыть…

– Сурожское море – маленькое, – говорил пожилой. – Но в одиночку его на лодке не переплыть.

– Туретчина меня ждет, – каким-то безнадежным голосом сказал молодой.

– Плыть надо по-над берегом, – пожилой рассказывал так, будто сам завтра собирался так сделать.

– Это как же?

Молодой любопытствовал лишь потому, что скучно было. А так разговор поддержишь, и полегчает на душе.

– Плывешь, чтоб берег виден был. И все на север, – монотонно бубнил пожилой.

– А если кто увидит?

– Что с того? Ну, увидят, а гнаться не станут. Зачем? На конях ты в море не пойдешь. Да и мало ли что за лодка? Кому это надо?

Тимофей тогда и задумался. А ведь и впрямь, если на лодке уйти?

С той ночи мысль эта крепко в нем засела. Но если бы не случай – ничего бы не вышло.

Была тогда пятница, джума по-ихнему. Татары все куда-то торопились. Многие веселы были. У них верховодил Рашид, человек лет сорока, высокий, поджарый, всегда ходил в богатой одежде, сабля в дорогих ножнах, камешки вьют узорчики.

– За такую саблю я бы мог купить себе деревню, – сказал как-то холоп из московских, с потаенной завистью глядя на Рашида.

Прошел слух, что завтра пленников погонят на юг. И как раз в сумерках оживление какое-то он заметил. Прибежал кто-то из пленников, крикнул:

– Пожар!

Сначала ничего видно не было. Но потом Тимофей присмотрелся, увидел клубы дыма. А как совсем стемнело, языки пламени уже лизали небо. Татары всполошились. Что у них там горело, бог знает. Но всеми пленниками овладело некое возбуждение. Никто ничего прямо не говорил.

Их держали под открытым небом. С одной стороны была стена какая-то каменная, но сильно разрушенная, может, сохранившаяся еще со стародавних времен. Вот они возле этой стены и спали.