Фарман Керимзаде - Снежный перевал

Шабанзаде протянул руку в темноту сейфа и вытащил оттуда книжицу в ярко-красной обложке.

— Это мой партийный билет. И ваши тоже будут в сохранности.

— С билетами и без билетов мы всегда останемся большевиками. Это хорошо знает и Кербалай Исмаил. Но все же это мне не нравится. Нам вы доверяете и направляете туда, а билеты...

После этих слов Абасгулубек вытащил из нагрудного кармана завернутый в шелковый платок билет и положил на стол Шабанзаде.

Халил поступил точно так же. Оба они проделали это нехотя, с явной обидой...

***

Позади дымили пять тысяч труб домов Большого Веди. На холме справа то тут, то там желтели надгробные камни. Три всадника ехали по дороге, проходившей через кладбище. Впереди Талыбов — прибывший из города, человек в кожанке. Абасгулубек не мог подавить недовольства, вызванного присутствием этого человека. Поведение приезжего, который, боясь снега, надел черные очки, раздражало его. Абасгулубеку вообще не нравилось, когда в дело, за которое он взялся, встревал кто-то другой.

Шабанзаде представил их Талыбову. «Надежные, смелые люди. На них вы можете полностью положиться. Что же касается переговоров, первое слово за вами. Рекомендую прислушаться к их советам, от этого только выиграет дело».

...Дорога спустилась в ущелье. Они переехали реку, скованную льдом; дальше дорога петляла вдоль обрыва и наконец вывела их на широкую равнину.

Всадники ехали молча. Когда человек идет навстречу опасности, он, хочет того или нет, уходит в себя.

Халил продел уздечку через луку седла. Крупный, белый в серых яблоках конь шел иноходью. На лице его хозяина была усталость. В черных пышных усах застряла рисинка — незадолго до этого они ели плов в доме Абасгулубека. К себе он забежал буквально на минуту, чтобы накормить коня и предупредить жену. Домашние приготовились спать. Они лежали полукругом, упираясь пятками в еще не остывший тендир. Когда он вошел, дочка и сын встали. Младенец, лежавший в люльке, потер кулачками глаза, зевнул и заплакал. Лицо его сделалось малиновым. Жена взяла ребенка на руки и дала ему грудь. Халил опустился на коврик рядом с ней.

— Я уезжаю.

Он попытался сказать это как можно более спокойным и бесстрастным голосом, чтобы не волновать и не испугать ее.

— Куда?

— К Кербалай Исмаилу.

— Куда?! А сколько вас едет?

Младенец был неспокоен. Его крик заглушал их голоса, но женщина, казалось, не слышала плача.

— Трое.

Не знай она характера мужа, бросилась бы в ноги, умоляла: «Не уезжай, Халил!» Но она понимала, что это не поможет.

— Кто твои спутники?

— Абасгулубек и еще один товарищ, из города.

«Абасгулубек»... Она услышала только это имя. Оно вселяло в сердце веру и спокойствие, и она не расслышала конца фразы.

Так отчего же ты тревожишься?

Он и сам не мог понять, отчего расстроен. Подобно туче, приплывшей бог весть откуда и накрывшей вершину горы, в его сердце тихо вкралась печаль.

Он отвернул борт пиджака и стал отвинчивать железный винт, на котором держался орден. Несколько раз подкинул орден в руке, словно взвешивая, затем наклонился и прикрепил его к одеяльцу новорожденного.

— Эй, мужчина, это я доверяю тебе, не потеряешь?

Женщина поднялась так резко, что ребёнок заплакал.

— Как же это, Халил?

Чтоб успокоить жену, он провел рукой по усам и громко засмеялся; смех получился неестественным и неуместным.

— Не вставай, простудишься. Я сейчас уйду. Так слушай же меня... Не вставай. Накройся. Не простуди ребенка. Да, чуть не забыл: мы вместе с Абасгулубеком придумали этому мужчине имя. Назовем Нариманом. Был такой школьный товарищ Абасгулубека, большой человек.

Он поднял ребенка, поглядел ему в лицо и отдал матери. Младенец снова заплакал. Еще с минуту Халил глядел на жену и ребенка, затем, не оборачиваясь, прошел к двери...

Халил замыкал группу. Когда-то эти земли, по которым они проезжают, принадлежали Абасгулубеку. Одним из первых в уезде он передал их государству. Теперь это колхозная земля. Халил собирается весной посеять на этих участках пшеницу. Надо будет посоветоваться с Абасгулубеком. Он дает дельный совет.

Талыбов привез с собой кипу газет. Некоторые из них были совсем желтые, подобно бумаге из-под гусениц шелкопряда, на других ясно обозначались складки. Но были и совсем свежие. В кабинете Шабанзаде, потрясая кипой газет, Талыбов говорил:

— Следует оставить оружие.

— Как? Вы разоружаете нас?

— На что нам оружие! Мы уничтожим их прогнившие идеи посредством агитации, газет. Пусть они почувствуют, что вступили на кривую дорожку.