Валентин Гнатюк - Святослав. Хазария

Молотилиха стояла не шевелясь и глядела в одну точку.

– Прощай, мама, – выдавила из себя Овсена. – И запомни, отца я никогда не предавала и не позорила, он про это ведает… – Она быстро вышла и кинулась прочь.

Молотилиха была гордая, не стала уговаривать и останавливать дочь, потому как внутри всё кипело гневом и обидой. «Ничего, скоро вернётся, – прошептала она про себя, – побудет у подружки денёк и вернётся».

Овсена была по характеру в мать и, пока шла через Подол гордой уверенной походкой, слезинки не проронила. Но когда оказалась в лесу, из груди вместе с сердечной болью прорвалось горячее рыдание, слёзы ручьями побежали из глаз, и долго не было сил их унять. Она бежала, потом шла, едва различая дорогу сквозь пелену слёз. Не заметила, как добралась до лесной избушки, ставшей приютом их любви со Святославом. Там она упала на широкую лаву и уже не рыдала, а тихонько плакала и так же тихо говорила с отцом, делясь с ним своей болью и обидами. Незаметно она забылась и уснула.

Овсена обосновалась в лесной избушке. Ей было тоскливо и одиноко, она знала, что Святослав ушёл в полюдье и теперь не скоро воротится. Скудные запасы съестного быстро кончились, что делать дальше и куда идти, она не знала. Домой ворочаться не хотела. «Уж лучше калиной-рябиной да лесными орехами питаться буду, а Святослава тут дождусь», – решила она.

Однажды в дверь негромко постучали. Овсена старательно оправила платье, начинавшее становиться узким, и вышла, поёживаясь от холода. Перед дверью стоял худощавый отрок с копной жёлтых, как свежая солома, волос.

– Ты, что ли, Овсена будешь? – спросил он, оглядев подолянку с головы до ног.

– Сам-то кто таков и чего тебе надобно? – настороженно спросила Овсена, глядя на тощую фигуру нежданного пришельца.

– Я от кудесника Водослава, что живёт на мельнице у лесного озера, слыхала небось? Тебе тут одной негоже оставаться, пойдём к Водославу, пока там поживёшь.

Овсена ещё раз оглядела отрока. Про мельницу не врёт – остатки муки да отрубей до сих пор в волосах да на старых латаных портах видны. Только как же её тогда Святослав отыщет?

– А почему Водослав меня кличет, он что, знает меня?

– Отец Яровед тебя хорошо знает… Да и то самого Великого Могуна просьба… – чуть помедлив, тихо, почти шёпотом, ответил отрок.

– А звать-то хоть как тебя? – спросила Овсена, когда они уже шли по лесной тропинке.

– Мирославом, – ответил парнишка, перекидывая удобнее через плечо котомку Овсены.

Хоть он и был юным помощником старого Водослава, но, подсобляя во всём дедушке, научился чувствовать людей, особенно женщин, которые часто приходили к старику за советом. Ощутил он тяжесть на сердце Овсены и старался отвлечь её от невесёлых дум, рассказывая, в каком чудном месте стоит их мельница, как летними вечерами смеются в озере Русалки и иногда тяжко вздыхает Водяник, как они с Водославом встречают и провожают Зарю.

Шли не торопясь, и журчание чистой, будто вода в роднике, речи Мирослава незаметно понемногу вымывало из души Овсены и обиду на мать Молотилиху, и тяжкие думы. А когда присели отдохнуть на поваленной сосне и перекусить, Овсена даже заулыбалась, когда её юный проводник затеял оживлённый пересвист с лесными птахами.

– Гляди, они и впрямь тебя понимают, – удивилась она, с удовольствием поедая свежий хлеб с луком и запивая кислым молоком. Всё это прихватил с собой предусмотрительный, не по годам серьёзный Мирослав.

– Конечно, понимают, и я их тоже, в одном лесу ведь живём, в одно озеро глядимся, только я с берега или с лодки, а они с воздуха да с веток. – Он ещё несколько раз свистнул и прислушался.

– Ну, что ответили тебе птахи? – спросила Овсена.

– Сказали, что впереди никого нет, а до заката надо успеть дойти до мельницы. Доброго пути пожелали…

Мирослав говорил без улыбки, и Овсена не поняла, шутит он или говорит всерьёз. Но всё равно с души будто камень свалился, она почувствовала огромное облегчение, потому что человеку худо, когда он один, да ещё в горе или обиде. И Овсена не заметила, как, разомлев после еды, она приникла к широкому сосновому стволу, чтобы немного отдохнуть, и вдруг крепко уснула.

После того как Овсена к вечеру не вернулась, в сердце Молотилихи стало вползать беспокойство. Нетронутая миска с едой на столе глядела немым укором. Стукнет где-то калитка, звякнет цепью пёс, мать выглядывает в оконце, надеясь, что это ворочается беспутная дочь. К полуночи Молотилиха не выдержала и, переступив через гордыню, пошла к соседям.