Валентин Гнатюк - Святослав. Хазария

Может, неясные тени или загадочные отсветы лунного сияния, а может, и сами слуги могучего Чернобога то и дело выплывали из тьмы где-то сбоку и сзади, но, исполняя строгий наказ жреца, князь не глядел ни назад, ни по сторонам. Холодный страх, совсем не подобающий отважному воину, медленно вползал в сердце. Отец Чернига снял с плеча короб, поставил его под ноги и откинул крышку.

– Слава Чернобогу! – вновь раздался скрипучий голос, заставив Святослава внутренне вздрогнуть, потому как никакой, даже самый маленький, человек не мог поместиться в коробе. В следующий миг что-то захлопало, и… из короба вылетел, отражая лунные блики поверхностью глянцево-чёрных крыл, большой ворон, усевшись на плечо жреца. «Ворон не летает ночью», – изумился про себя князь.

Отец Чернига взял птицу и пересадил её на левое плечо Святослава.

– Теперь, княже, сложи руки на груди оберегом и стой не шевелясь, что бы ни увидел. И на ворона не гляди, чего бы он ни говорил. – Жрец склонился к камням и зашептал какие-то неразборчивые слова, не предназначенные для слуха человеческого. И были ли это вообще слова, князь так и не понял, не до того ему было, – все силы уходили на борение с неимоверной тяжестью, от которой звенело в ушах, и с застилающей глаза вязкой чернотой.

Ворон на плече заскрежетал, будто тонкой жестью по булату, забубнил, то ли подражая кудеснику, то ли своё, иногда произнося отдельные слова: «Чёрный огонь, чёрный огонь! Мара идёт, Мара идёт!» – повторяя каждое слово дважды.

Отец Чернига выпрямился и произнёс громким, сухим и жёстким, будто выдубленным степным ветром, голосом:

– Великие боги тьмы, мрака и смерти, Морок и Мара, вдохните хлад свой и спокойствие мрака вселенского в сердце и душу князя Руси Святослава, потому как не выдержать иначе пути, предназначенного ему на земле! Ибо жертву великую друзьями лучшими и любимыми взяли вы у него и ещё возьмёте немерено! Не выдержать такого сердцу человеческому, только вам, великим богам смерти, подвластен хлад и покой!

Крепко прижимая к груди скрещенные руки со сжатыми кулаками, Святослав зрел не мигая, как летят к нему из чёрной мглы невиданные существа. Они протягивают к нему свои длинные крючья-пальцы, вонзают в грудь и вырывают из самого сердца дорогие образы родных людей, тех, кого нет теперь в явском мире. Сердце трепещет и бьётся, как смертельно раненный птах, а из горла готов вырваться едва сдерживаемый вопль. Последними были вырваны самые дорогие лики – Велесдара, Горицвета, Овсены, маленького Мечислава, не оставив внутри ничего, кроме чёрной пустоты. Вокруг так же простиралась невиданная никогда прежде чернота Бездны, а он будто стоял на чём-то тонком, непрочном, у самого края. Бездна неумолимо притягивала к себе, и он вдруг почувствовал, что начинает соскальзывать с невидимого тонкого лезвия прямо в зияющую мраком пустоту. Незнаемый доселе ужас перед неведомым охватил всё существо князя, вонзился в сердце, будто огромный терновый шип. Терновый? Да, да, терновник, именно терновник научил его когда-то преодолевать страх. Возникший образ помог князю совладать со страхом и не упасть в пропасть, а шагнуть вперёд. Шагнуть спокойно и твёрдо, как на заросшую тернием тропу, как шагал он затем сотни раз прямо навстречу смерти, как учил преодолевать страх своих братьев-витязей. Он ступил на тропу ДРУГОЙ жизни, понимая, что навсегда прощается с той, в которой остались дорогие ему люди, да и он сам, прежний, навсегда! Тяжкий крик-стон освобождения, похожий на предсмертный, сотряс тело воителя и всю Мёртвую поляну.

– Бросай, на камни бросай! – с трудом пробился к нему крик отца Черниги. Святослав, подчиняясь этому приказу, протянул руку и, взяв что-то увесистое, швырнул его прямо в тот сгусток мрака, откуда до этого тянулись корявые крючья-пальцы. Послышался удар, и звук разбитого кувшина, и вместе с ним последние слова жреца:

– …да будет сухим твоё сердце, как эта сухая земля, да не увлажнят его ни жалость, ни сострадание, ни горечь потери близких, ни муки врага…

Далее князь не слышал, кромешная тьма и пустота вновь окружили его.

Очнулся Святослав под одним из корявых деревьев на краю Мёртвой поляны. Над ним на ветви сидел, склонив голову набок, чёрный ворон и с интересом глядел на приходящего в себя князя.

– Верр-нулся! – хрипло возвестил крылатый помощник чёрного жреца, а затем стал наговаривать что-то на гортанно-скрипучем, непонятном человеческому слуху языке.