Валентин Гнатюк - Рюрик. Полёт сокола

— А как ударят нам в спину, пока мы с конницей схватимся? — засомневался воевода кривичей. — Ведь по ту сторону Оки и в верховьях Дона сидят вятичи, а они хазарские данники, и потому на стороне Каганата сражаться станут.

— Коли мы раньше того времени, когда они сроиться должны, с ними схватимся, то не успеют местные тудуны не только в спину ударить, но даже вместе сойтись, а порознь они нам не противники.

— Как ни крути, а воевода прав, вся сила хазар в итильской коннице, — поддержал князь. — Коль упредим и одолеем её, то уже ни один из их ставленников-тудунов не осмелится супротив нас пойти. Сокол не сидит в засаде, он бьёт врага на лету!

— Сокол на крыльях, а как пешим ратям поспеть за конницей? — возразил кто-то из воевод.

— А пеших воинов у нас на пути к месту сражения не будет. Конница пойдёт берегом налегке, а пешие рати на лодьях, их сам Дон-батюшка доставит к месту сечи, может статься, быстрее конницы. Всё, готовьтесь, сразу после Перунова дня выступаем, и пусть наш воинский бог дарует нам скорую победу!

— Вот, Силмук, мы подходить к переволок, — молвила, указывая на берег, Серпике. Она была печальна: ещё бы, они с милым почти чудом ускользнули от самой смерти, мучительной и страшной, смерти в неволе. Сейчас бы уходить от неё подальше, но… — Почему ты не можешь остаться, ты же любишь Серпике? — Батыр утвердительно кивнул. — И Серпике любит Силмук, значит, надо быть вместе, даже смерть не тронула нас, почему ты опять хочешь гнаться за ней? Ты же говорил, война это плохо, зачем сам к ней идёшь? — в отчаянии воскликнула девица, схватив Силу за могучие плечи и просительно глядя в его голубые очи.

— Да, Суварушка моя, я рёк, что не люблю войну и людям, силу тела человеческого показывая, всегда твердил о любви к матери-земле, к иным людям, просил их не затевать свар меж собою, а силу свою на добрые дела тратить, на благо Рода. Только, когда придёт мой час уходить в Навь, спросят меня на Калиновом мосту мои Пращуры: «Где ты был, когда роду русскому опасность смертная грозила?» И что я отвечу, что с девицей тешился? Нет, любимая, не могу я так поступить, не по Русской Правде это!

— Серпике и Силмук всегда вместе, вместе жить и вместе умереть, — тихо прошептала девица, прижавшись к могучей груди богатыря.

— Ладно, давай пока причалим к десному берегу, а там решим, — примирительно молвил батыр.

Едва причалив, они увидели, что весь берег истоптан тысячами конских копыт.

— Не иначе, большое войско прошло здесь совсем недавно, — загорелся Сила.

— Да, не менее трёх-четырёх тем прошло, — подтвердил догадку богатыря загорелый до черноты лодочник. — Часть во главе с самим беком пришла из Итиля, — махнул он жилистой рукой вниз по течению реки, — а другая — из Булгар — указал он вверх. — И потом вместе по переволоцкому пути на Дон двинулись.

— А как мыслишь, по какому берегу пойдут хазаре на полуночь?

— Так тут, брат, гадать нечего, они завсегда к северянам за данью десным берегом Дон-реки ходят, а переправляются ниже, у Саркела, там самое место удобное.

Сила вспомнил путь, который пересказал Ерошка, всё сходилось. Стало быть, нужно идти за хазарами до самой их встречи с новгородской ратью, только вот в каком месте этого пути — через два дня или через десять та встреча будет, ему, Силе, не ведомо. Значит, готовым нужно быть всегда.

— А скажи, брат, как тут через переволок лодьи тянут, на бревенчатых катках?

— Смотря какие, коли велики, так на катках, а коли такую малую, как твоя, скажем, так укладывают на деревянную раму о четырёх тележных колёсах и толкают руками либо нанимают коней. Только не вовремя вы поспели, после прохода хазарской конницы тут ни коней, ни тех, кто перетаскивал, нет, — кого убили, кто сбежал. Только лодочники, вроде меня, остались, потому что в реке нас не достать.

— Благодарю, брат, раму, про которую ты рёк, я уже разглядел вон в той ложбинке, а кони или работники мне без надобности.

Вскоре удивлённый лодочник узрел, как его собеседник в одиночку взгромоздил на деревянную раму с тележными колёсами свою лодку, бережно усадил девицу и быстрым шагом двинулся по выбитому бесчисленными ногами и копытами переволоку, легко толкая перед собой поклажу.

Они заночевали на берегу синего Дона, а поутру переправились на десной берег, где продали лодку и, добавив к полученному перстень Серпике, купили простого крестьянского конька, не борзого в ходу и не красного собой, но надёжного, с крепкими ногами и широкой грудью, так чтобы мог нести на себе двоих, и поскакали по следу вражьего воинства.