Виктор Некрас - Земля последней надежды – 1. Дети конопатого бога. Всеслав Чародей 2.1.

Впрочем, на следующий день Всеслав уже не повторил своего вопроса, и он, Анфимий, вздохнул с облегчением, посчитав вопрос княжича за мгновенный каприз, о коем забывают на другой день. Недостойна была та радость, но он, пресвитер, ничего не мог тогда с собой поделать. В конце концов, может, такова и была божья воля, о которой он умолял ночью – чтобы княжич забыл о том, что спрашивал.

И потом, когда они читали главу об истреблении Содома и Гоморры, как он боялся, что княжич снова спросит о том же. Но Всеслав смолчал, хотя и опять морщился во время чтения. Видимо, понял уже тогда, что ответа не будет, что он, Анфимий, не сможет ему ответить.

И не захотел унижать учителя.

А может и не так, – тут же возразил себе пресвитер. – Может, он теперь просто презирает меня.

А Всеслав вдруг спросил, не поднимая головы:

– Наставниче, дозволь спросить?

Сердце захолонуло. Как тогда! Опять, как тогда! Что же он спросит теперь?!

– Спрашивай, чадо.

– А какая вера самая правильная?

– Ты чего, чадо? – изумился Анфимий. – Наша, конечно. Православная!

– Значит, избранный народ это мы, русь?

– Почему? – непонимающе спросил Анфимий. – С чего ты взял?

– Ну как с чего? – в свою очередь удивился Всеслав. – Ведь мы же сами возжелали стать христианами, ты это мне сам говорил. Князь Владимир Святославич, мой прадед, он же даже воевал с Царьградом, чтобы окреститься! Ведь так! Значит, господь должен любить нас больше, чем остальных…

– Ты не прав, сыне, – покачал головой пресвитер и привычно усмехнулся, видя, как Всеслав привычно же дёрнулся, но смолчал на обращение «сыне». – «Избранный народ» означает совсем не то, что ты подумал. Оно значит, народ был избран господом, чтобы в нём родился человек, сын божий, пророк, который смертью своей искупит грехи всех людей.

– Значит, избранный народ – иудеи? – подавленно спросил Всеслав.

– Ну да.

– Но зачем тогда?

– Что – зачем? – опять не понял пресвитер. Этот мальчишка сведёт его в могилу!

– Зачем тогда мы крестились? – непонимающе ответил Всеслав. – Ведь если бог избрал иудеев, значит, и сын его – иудей. При чём тут мы? У нас своя вера была.

А все иные веры – они неверны. Ложные.

– Почему? Откуда это известно?

– Потому что так сказал бог, – раздражение в голосе всё-таки прорвалось наружу. – Моисею на горе Синай, когда избранному народу были дарованы скрижали с заповедями. Первая заповедь гласит…

– Я помню, – угрюмо бросил Всеслав. – Я бог твой, бог отцов твоих, да не будет у тебя никаких других богов кроме меня. Но ведь он это сказал иудеям! Не нам, руси!

– Иисус, учитель наш, погиб за грехи ВСЕХ людей, – сдерживая готовое прорваться раздражение, сказал пресвитер. Ей-богу, будь на месте этого мальчишки какой-нибудь посадский альбо боярич… пресвитер бы давно уже потребовал его высечь или епитимью какую наложил бы на него. Но Всеслав был княжич. Анфимий не боялся гнева Всеславля отца, нет. Он боялся иного. Боялся, что наказание окончательно отворотит упрямого мальчишку, и без того нетвёрдого в вере, от христианства в объятья языческих демонов, в нечестие. Тем более, он прекрасно помнил тот весенний день, когда родился этот настырный мальчишка. – Всех, понимаешь.

– Что, и мои?

– И твои.

– А откуда он узнал, что я – буду. И что у меня грехи будут. И какие они будут? Это ж тысячу лет назад было.

– Он искупил твои грехи заранее, – Анфимий сжал зубы. Мальчишка явно испытывал его терпение.

– Ну да, – в его голосе послышалось недоверие, смешанное с радостью. – Я что, теперь грешить могу невозбранно?

– Ты… – Анфимий задохнулся.

– А что? Раз мне все грехи отпущены…

Всеслав вдруг вскочил на ноги, отпрянул назад.

– Вон, – прохрипел Анфимий, садясь на лавку и рванув ворот подрясника. – Вон отсюда, демонское отродье!

Зимой в лесу тихо. Особенно в таком дремучем, как в землях кривичей. Дремлют в морозном сне матёрые сосны и ели, закутались в снежные шубы и шапки. Застыли в недвижности голые дубы и берёзы, вспоминая в тягучем и тоскливом зимнем сне буйную весну, жаркое лето и яркую тихую осень. Не скрипит снег, и только лёгкий ветерок иной раз качнёт верхушки деревьев, сбрасывая в сугроб снежные шапки. Выглянет сторожко зверь да и сгинет тут же – добычу искать альбо от ворога прятаться.

Старый волк сторожил добычу – с утра лежал под огромной ёлкой, – только уши торчали из сугроба. Хоть и говорят, что волка ноги кормят, а только подкралась к старому охотнику нежданная немочь, сил не хватает рыскать весь день. Вчера он приметил у тропки заячьи следы и теперь ждал.