Авраам Иегошуа - Путешествие на край тысячелетия

А если так, тут же проносится мстительная мысль в уме магрибского еврея, то, может, нужно пригрозить раву, что, покинув хозяина, он потеряет право на то вознаграждение, что было обещано ему за мудрость и ученость, тем более что в конечном итоге ни эта мудрость, ни ученость никакой пользы так и не принесли. Однако тотчас мелькнувшие в его уме дополнительные соображения побуждают этого бывалого, опытного купца воздержаться от желания высказать уже теснящуюся в горле угрозу. Сдерживает его не только уверенность, что Абулафия и его жена найдут способ возместить Эльбазу утраченное вознаграждение, но также ясное понимание того, что сейчас, на исходе праздничного дня, уже тонущего в грустных сумерках, куда действенней окажутся не шумные угрозы, способные лишь обострить разрыв и усилить одиночество и страх обратного плавания, но, напротив — спокойный, тонкий и мудрый расчет, благодаря которому близкая разлука северного и южного компаньонов сохранит в своем лоне дополнительный залог, надежно гарантирующий, что в начале месяца ава полуразрушенное римское подворье, глядящее на Барселонский залив, действительно станет местом сердечной встречи любящего дяди с любимым племянником.

И Бен-Атар старается заглянуть в самую глубину прекрасных лисьих глаз, чтобы понять, какой залог следует потребовать от этой решительной и умной соперницы, чтобы кровь его молодой жены, пролитая на алтарь восстановленного товарищества, не оказалась пролитой впустую. Но госпожа Эстер-Минна не избегает пронзительного взгляда смуглого мужчины, и не опускает своих глаз, и не пригашает их сияние — она лишь прикрывает их в каком-то мягком, одновременно порицающем и предостерегающем призыве, как будто безмолвно приглашает охваченного тревогой южного соперника не столько вглядываться, сколько вслушиваться. И видимо, не зря эти смелые и сильные противники провели вместе столько часов — это научило их читать друг у друга в душе и правильно толковать прочитанное, тем более что магрибский купец все еще не забыл, как эта женщина упала в обморок в ночь своего поражения на Виль-Жуиф и как он наклонился, и поднял ее с земли, и понес на руках к далекому костру. Что ж удивительного, если сейчас он понимает ее молчаливый намек и подчиняется безмолвной просьбе отвести свой взгляд и навострить уши, прислушиваясь к ее залогу, который как раз сейчас начинает завывать за перегородкой.

Ну, конечно, ведь если все согласны оставить южного мальчика на далеком севере, в самом сердце Европы, во все более сгущающемся мраке приближающегося тысячелетия, в качестве залога и гарантии летней встречи компаньонов в Барселонском заливе, то будет лишь справедливо подкрепить это согласие параллельной гарантией и противопоставить ему другого мальчика, взятого с севера на юг! А коли нет мальчика, то сойдет и девочка — лишь бы побудить молодого кудрявого супруга одолеть любые уловки, которые с приходом весны может придумать бездетная и решительная, гордая и подозрительная женщина, чтобы помешать его воссоединению с местом, откуда он родом. И тогда Бен-Атар будет уверен, что Абулафия действительно явится в Испанскую марку собственной персоной — забрать свою дочь из страны очарований обратно в страну убожества.

Да, как это ни удивительно, но именно такая странная мысль вспыхивает вдруг одновременно у обоих участников тяжбы, этих жестких и трудных соперников, которые столкнулись друг с другом сначала на расстоянии двух континентов, а потом в схватке лицом к лицу и вот сейчас, в преддверии разлуки, когда их сердца полны сомнений и взаимных подозрений, связанных с будущим возрожденного товарищества, слились воедино, в своей тревоге и усталости, в этой новой идее — обменять ребенка на ребенка, чтобы гарантировать не только осуществление летней встречи в Барселонском заливе, как этого хочет Бен-Атар, но также ее кошерность, как того хочет госпожа Эстер-Минна.

Ибо всякий, кто дал бы себе труд навострить ухо да внимательно прислушаться к возобновившимся стенаньям несчастной девочки, мог бы заметить, что со времени встречи с южными подростками вой бессмысленного отчаяния сменился у нее воплями тоски. И именно поэтому человек, который, как и госпожа Эстер-Минна, напрочь не верит, будто к рождению этого ребенка приложили руку наговоры и бесы, будет, разумеется, только рад вернуть ее, хоть ненадолго, в город ее детства, на голубые берега, где она могла бы вновь окунуться в уже повыцветшие в ее памяти ароматы и краски и утолить мучения своей тоски их сладостной явью. Тем более что в таком случае госпожа Абулафия, освободившись от надобности присматривать за ней, сможет присоединиться по весне к странствиям своего супруга, чтобы вместе с ним порадовать душу встречей с компаньонами в уединенном и радушном подворье над Барселонским заливом и поглядеть вблизи, как проходит тысячелетие в землях исмаилитов, уже не опасаясь столкнуться с двоеженством танжерского дяди, а заодно, кстати, глянуть собственными глазами, каким образом этот мудрый дядя делит между партнерами доходы их заморской торговли.