Евгений Балакин - Именами вашими стоим

Новая форма горных офицеров была совсем недавно утверждена Высочайшим Соизволением, и Иван Семёнович, который всегда очень следил за своей персоной, облачился в неё одним из первых в Барнауле.

Не обращая никакого внимания ни на вытянувшихся солдат, ни на поднявшегося со своего места секретаря, Христиани пытался разглядеть своё изображение в небольшом настенном зеркале. Несколько раз довольно хмыкнув, он, преисполненный самым благодушным настроением, повернулся к Щербакову, лихо пристукнув при этом высокими каблуками сапог. Звук, раздавшийся при этом, показался Ивану Семёновичу довольно странным, и он посмотрел вниз.

Его начищенные до блеска сапоги стояли в луже крови.

– Это что? Кровь откуда?

– Иван Семёнович, вам два пакета: один из Санкт-Петербурга, другой из Томска.

С этими словами Щербаков направился к дверям, чтобы выпроводить из приёмной солдат вместе с покалеченным мужиком, но Христиани остановил его.

– Погоди, Василий Степаныч. Не торопись…

Он тщательно вытер об пол кровь с подошвы сапог, потом не спеша подошёл к креслу и сел в него.

Дорофей, придя в себя, бессмысленно таращил на него глаза, тяжело навалившись на солдат.

Христиани какое-то время молча рассматривал их, затем повернулся к секретарю.

– Василий Степаныч, а ведь для пыток у нас другое место есть, зачем же в приёмной кровь пускать?

Сказано это было тоном, не предвещавшим ничего хорошего. Щербаков, сделав вид, что получил от этой мрачной шутки удовольствие, осклабился.

– Да разве ж это кровь? Тьфу, а не кровь! Вот в пытошной, там кровь, там она вёдрами льётся, а здесь… Приписной Дорофейка Тихонов спьяну поранился по глупости.

В любой другой момент Иван Семёнович вполне бы и удовлетворился таким объяснением, но сегодня – то ли новый камзол слегка жал в плечах, то ли потому что была среда, но только за испачканные сапоги кто-то должен был ответить. Христиани уставился на солдат:

– Почему в канцелярию привели, а не в лазарет?

– Потому что он доставлен сюда от коменданта с бумагой!

Анисим старался унять дрожь в коленях и выглядеть молодцевато.

Иван Семёнович, разглядывая кровоподтёки на его лице, тут же насторожился:

– От коменданта? С какой бумагой?

Анисим молча показал глазами на секретаря.

Василий Степанович вдруг неожиданно засуетился, быстро подошёл к столу и минуты три искал лежащую на самом видном месте нужную бумагу, задел её, смахнул на пол и только потом, достав её из-под стола, подал Христиани.

Тот, с лёгким недоумением посмотрев на Щербакова, взял у него бумагу и стал читать.

Василий Степанович, сев за стол, откинулся на спинку стула и начал выбивать пальцами мелкую дробь.

– Так значит, спьяну и по глупости, а, Василий Степаныч? – усмехнулся Христиани.

Он встал с кресла и подошёл к искалеченному мужику.

– Да ведь народ-то здесь, какой, Иван Семёнович? Без разумения всё людишки-то, тёмные.

Щербаков с сожалением посмотрел на Дорофея. Ему почему-то было жаль этого мужика, и он сам отпустил бы его с Богом на все четыре стороны, но судьба-злодейка, вмешавшись в виде Иоганна Самюэля Христиани, рассудила всё по-своему.

– Я сам знаю, какой здесь народ. Что в наказание?

Василий Степанович сморщился, будто клюкву раскусил, громко откашлялся, прочищая горло, а потом заговорил тихо, осторожно, аккуратно подбирая слова:

– Мужика распускать нельзя, и наказывать за это надо, а то порядку не будет. Иные вон по нескольку нареканий в месяц имеют. Вот с такими нужно строго и без церемоний. Дорофей Тихонов, вероятнее всего, пальцев своих лишился образом случайным, и я бы не стал спешить с наказанием до полного выяснения всех обстоятельств этого дела.

– Сейчас выясним, – живо откликнулся Христиани.

Он подошёл к окну и, не поворачиваясь, спросил безразличным тоном.

– Как же ты, Дорофей, лошадью-то править собирался без пальцев? Неудобно, поди, будет.

Плохо уже что-либо понимающий Дорофей на слово «лошадь» отреагировал мгновенно.

– С лошадью управлюсь… Я ведь левшой уродился. – Он заговорщически подмигнул. – Потому правую руку под топор и положил.

Крупные желваки у Щербакова заходили ходуном.

Иван Семёнович быстро взглянул на него. Смотрел с торжеством.

– Сто пятьдесят шпицрутенов и работы на Змеиногорском руднике. Увести!

Еремей, услышав это, охнул, и рука его непроизвольно потянулась креститься. Дорофей вдруг засобирался домой.

– Вы меня, Ваше высокородие, отпустите… Пора мне. Землица стоит. Рожь собирать надо… За-ради Христа!