Евгений Балакин - Именами вашими стоим

Вечеринка в доме генерал-майора Беэра подходила к концу. Было много выпито, много съедено, на десять раз были пересказаны все новости. Некоторые подробности особенно смаковались. Это касалось, в первую очередь, амурных дел и поездок в столицу.

Этот небольшой замкнутый мирок, своеобразная каста людей, в силу обстоятельств оторванных от больших городов Европейской части России, старались жить здесь так, будто вокруг них были не дремучие леса на тысячи вёрст, не дикие народы, до сих пор угрожающие русским поселениям, а Вологодская или Ярославская губерния, и до столицы – не более трёх суток пути.

На втором этаже у Беэра в его рабочем кабинете была собрана очень хорошая по тем временам библиотека. Книги гуманитарного и технического содержания были представлены в ней на восьми языках. Горные и плавильные мастера часто пользовались этой литературой, и Беэр всячески поощрял их в таком «правильном и соразмерном», как он говорил, отношении к своему делу.

Вот и сейчас, собрав у себя в кабинете почти всех мужчин, он с гордостью показывал им только что полученную из Санкт-Петербурга и ещё даже не переплетённую книгу Михайлы Васильевича Ломоносова «Первые основания металлургии и горных дел». Надо было видеть с какой любовью, с каким трепетом держал давно обрусевший немец в своих руках это, как он выразился, «блестящее проявление русской технической разумности, не уступающее по глубине и охвату предлагаемых здесь тем лучшим европейским работам».

Спустившись вниз к остальным гостям, Андрей Венедиктович предложил всем выпить «на посошок» ещё шампанского. В танцзале, под аккомпанемент измученных музыкантов, всё ещё танцевали. Беэр, поискав глазами свою жену и не найдя её, тяжело опустился в кресло:

– Иоганн, распорядитесь, чтобы сюда подали шампанского.

Христиани, развлекавший Веру Николаевну какой-то забавной историей, извинившись перед ней, встал.

– Шампанское из последней партии, дядюшка?

– Да, – махнул рукой Беэр, – и чтобы не позже сорокового года.

Анечка, в очередной раз ускользнув от Франца, догнала Христиани:

– Можно я с вами? Мне очень хочется самой выбрать для всех шампанского!

Он с сомнением оглядел её хрупкую фигурку.

– Но для этого нам придётся спуститься под землю, в тёмный, холодный погреб, в объятия Вельзевула. Не боишься?

Анечка храбро посмотрела на него:

– Но ведь я же там буду не одна, а с вами!

– Ну, тогда он съест нас обоих, – засмеялся Христиани. – Идём, моя маленькая жертва!

Пох, которого произошедшая в малой гостиной сцена повергла в сильное расстройство, услышав о шампанском, внезапно оживился и, вскочив со стула, на котором он до этого тихо сидел, крикнул громко и с вызовом:

– Шампанского! И чтобы непременно с устрицами!

Решив через несколько секунд, что его слова ни у кого не вызвали должной реакции, он взобрался на стул, чтобы повторить и уже раскрыл было рот, но увидев входящих вместе Елизавету Беэр и Булгакова, молча уставился на них. «Всё ещё вдвоём? Почему она на него так смотрит? Она на него смотрит! Так она должна смотреть на меня! Мой ангел!»

В затуманенном сознании Поха всё происходящее стало вдруг принимать странные и чудовищные формы. Он почти зримо увидел себя замурованным внутри бутылки с шампанским, которую пыталась, брызгая слюной, проглотить огромная рыжая устрица. Чтобы хоть как-то защитить себя, Пох хотел крикнуть:

«Кто-нибудь, разбейте эту проклятую бутылку! Вытащите меня отсюда!» Но вместо этого у него опять получилось:

– Шампанского! И чтобы непременно с устрицами!

Такое поведение Йозефа Поха было странным и непривычным, и все присутствующие с удивлением воззрились на него. Иван Гаврилович искоса и с неудовольствием посмотрел на Поха, и сделал очередной ход картой:

– Йозеф, вы сегодня явно перебрали. Вам больше пить нельзя.

– А с устрицами можно! – упрямился Пох. «Значит Булгаков! Булгаков!!!», – билась в его сознании мысль, разламывая череп. Он на секунду зажмурился.

– Господа, я выписал из Парижа партию устриц и вчера получил их целый ящик!

Ольга Леонидовна, услышав это в тот самый момент, когда Цидеркопф с упоением говорил, глядя на линии её руки, что жить она должна не меньше, чем Моисей, выдернула у него свою ладонь и громко зааплодировала:

– Браво, Йозеф! Вы просто расточитель! Это же безумно дорого! Вот как должен вести себя настоящий мужчина, – закончила она, многозначительно посмотрев на Петра Адольфовича.