Святослав Воеводин - Евпраксия – святая грешница

– Есть способ, которым пользуются девушки, потерявшие невинность.

– Правда? Никогда не слышала о таком.

Барон доверительно склонился к Евпраксии, взял ее под руку и заговорил в подставленное ухо:

– Достаточно иметь при себе рыбий пузырь, наполненный свиной или любой другой кровью. Остальное додумывайте сами, Ваше Высочество. Мне, право, неловко об этом говорить.

– Фу, какая гадость! – воскликнула Евпраксия, высвобождая руку. – Даже слышать не хочу об этом! Как вам не стыдно, барон? За кого вы меня принимаете? Молитесь о том, чтобы моему мужу не стало известно об этом разговоре. Ступайте прочь, пока я вконец не рассердилась!

Отчитав таким образом ошеломленного фон Дюрента, Евпраксия впервые за много дней избавилась от тревоги. Теперь ей было известно, как ввести Генриха Длинного в заблуждение. Нужно лишь не забыть заготовить пузырь заранее, а уж спрятать его не составит труда.

Когда скарб был поднят из ущелья на дорогу, странствие возобновилось. Горислав, чувствуя себя героем дня, ехал рядом с возом Евпраксии и нашептывал игривые словечки, склонившись из седла к окну. Ему тоже не терпелось провести с ней ночь. Сознание своей власти над мужчинами наполняли княжну неведомой ей дотоле гордостью. Несмотря на то, что каждый из них был втрое сильнее ее, она училась вертеть ими как заблагорассудится.

– Я тебя выкраду, – пригрозил Горислав, видя, что лестью и уговорами ему своего не добиться. – Увезу в лес ночью, и будешь ты опять моею, как тогда.

Евпраксия поманила его пальцем: мол, нагнись ниже. Напрасно он напомнил о ее унижении. Тогда на реке, наплававшись вволю, он снова накинулся на Евпраксию, и она не сумела дать ему отпор. Но то происходило вдали от людских глаз, а здесь, среди многолюдного сопровождения, их роли переменились. Теперь сильнее была она, и Гориславу предстояло убедиться в этом.

– Что? – спросил он, почти просовывая голову в прорезь окна.

– А вот что, – ответила Евпраксия, вцепившись ногтями в его доверчиво подставленное ухо. – Ты кто такой, чтобы такие вещи говорить хозяйке своей? Вот велю тебя выпороть, тогда узнаешь! Пошел прочь, негодник!

Она не просто отпустила ухо Горислава, а с силой оттолкнула его голову, так что он качнулся, выпрямляясь в седле.

– Домой вернусь, – пригрозил он, сверкая очами. – Сама поезжай дальше со своими немцами.

Это было не в интересах Евпраксии, но она не подала виду, что испугалась, а вместо того произнесла холодно:

– Возвращайся, коли так. А вперед тебя гонца с грамотой пошлю, чтобы в Киеве узнали, что я тебя прогнала за блуд и непочтение. Сам объяснишь князю Всеволоду, что сие означает. Уезжай.

Она вытянула вперед руку с выставленным пальцем. Горислав подобрал поводья, готовясь развернуть коня, но вместо этого продолжал ехать рядом. Он прекрасно понимал, какой прием ожидает его на родине, если Евпраксия приведет угрозу в исполнение. Даже если никто в Киеве не узнает истинной подоплеки его преждевременного возвращения, то все равно доверие к нему будет подорвано. Ни ему больше не быть оруженосцем при великом князе, ни отцу и братьям не сиживать на почетных местах во время советов.

– Как сокровища из пропасти доставать, так Горислав, – буркнул он. – А как что не по нраву, так поди прочь. Несправедливо.

Получилось это настолько по-мальчишески, что Евпраксия не удержалась от смеха. Она поняла, что одержала очередную победу над мужчиной, и ей сделалось весело.

– О справедливости нужно было на речке думать, – сказала она, но уже не сердито, а нравоучительно. – А ты что сделал? Терпи теперь.

– Не сдержался, – признался Горислав. – Люба ты мне, Евпраксия. Как подумаю, что скоро у тебя муж будет, так здесь все переворачивается.

Он прижал ладонь к груди. Евпраксия выглянула из воза, проверяя, не подслушивает ли их кто, но кучер клевал носом, а девки шли пешком далеко впереди, разминая ноги.

– Будешь вести себя хорошо, я тебя к себе допущу, – пообещала Евпраксия. – А сейчас оставь меня. Рыцари уже косятся.

Откинувшись на спинку сиденья, она закрыла глаза, испытывая незнакомое доселе волнение. Сердце колотилось в груди, томясь там, как в темнице. «Оказывается, он тоже мил мне, – думала Евпраксия растерянно. – Или я теперь сделалась такой испорченной, что мне все равно, от кого принимать ласки?»

От противоречивых мыслей у нее раскалывалась голова. Она не понимала, влечет ли ее именно к Гориславу или же это просто тяга к мужчинам. И она точно знала: супруг-немец никогда не будет ей близок, каким бы пригожим, умным и добрым он ни оказался. Ей хотелось обратно в Киев. Она отдала бы половину жизни за право остаться на родине. И, подумав об этом, Евпраксия поняла: ее тяга к Гориславу рождается из тоски по отчему дому. Он был частью той, прежней киевской жизни, которая оборвалась при выезде за ворота.