Адель Алексеева - Графиня-монахиня

Теперь скоро уж время обеда, надобно спускаться вниз, а ей не хочется. Что, ежели?.. Сама ужаснулась такой мысли: взять и уйти из дому! Не раздумывая, подхватила синюю бархатную шубейку, муфту, платок – и к двери. Навстречу Дуняша:

– Далеко ли оболокаетесь?

– Вздумала погулять…

– Ваша милость, никак одни? – удивилась Дуня.

– Тоскливо мне, Дунюшка… Да и дело у меня есть… важное.

– Так я с вами! Бабушка ругаться станут.

– Нет, нет, я сама, сама… Мне в аптеку надобно, – придумала оправдание Наталья. Да ведь и вправду на Невской першпективе аптека есть, в которой можно разные травы купить, чтобы брат не серчал. – Только, голубушка, Дунюшка, ты смотри никому про то не сказывай! – И заспешила на черный ход.

Скоро оказалась на Невской першпективе, среди множества магазинов; заглянула в одну, в другую галантерейные лавки, купила позументы, нитки, а потом уж направилась к дому с вывеской «Щеголеватая аптека»… Отобрала там множество лекарственных и благоуханных трав и возвращалась довольная.

Ветер тем временем разогнал облака, и яркая синева явилась на небе. Высокая и тонкая графиня загляделась на небо, неловко ступила на заледеневшую мостовую, да и поскользнулась. Упала так, что муфта отлетела в сторону.

В ноге – острая боль, а над головой синее, как фарфор, небо. И в тот же почти миг на фарфоровой синеве возникла голова в зеленой треуголке, встревоженное лицо, черные глаза и брови: офицер Преображенского полка в зеленом мундире. Бросился к проезжавшему извозчику, мигом вышвырнул из санок человека в заячьей шапке – и назад, к Наталье.

– Больно? – спросил, но, не дожидаясь ответа, взял ее на руки и поднес к санкам. – Где дом ваш?

– На Фонтанной… – морщась от боли и краснея, отвечала она. – Возле моста.

– Уж не хоромы ли шереметевские?

Она кивнула.

– Так вы, должно, Наталья Борисовна, графиня Шереметева?.. О, знатного человека дочь! – Он сел рядом, прикрыл ее ноги, наклонил голову: – К вашим услугам – князь Иван Алексеевич Долгорукий. – И крикнул извозчику: – Гони к Фонтанной!..

В доме между тем поднялась изрядная хлопотня – искали беглянку. Увидав подъезжающие санки, слуги высыпали на крыльцо, а бабушка замерла у окна второго этажа.

У ворот князь осадил лошадей, взял пострадавшую на руки и понес к крыльцу. Глаза его, веселые, черные, неотступно смотрели на нее, но и она, отчего-то забыв о боли, не могла отвести от него взгляда, будто завороженная. Вот он ласково улыбнулся, явно любуясь ее нежным румянцем, серьезными серыми глазами, лицом, окаймленным серебристым платком с черной полосой, слегка прижал к себе и коснулся губами ее пальцев. От рук его исходил некий жар, и впервые почувствовала Наталья истинно мужскую силу. Она смутилась, заалела и, смущенная его смелостью, вспыхнула, вскинув густые темные, словно бабочки, ресницы…

А в доме продолжалась хлопотня, слуги голосили, толклись в сенях; сверху по лестнице, шурша юбками и ворча, спускалась Марья Ивановна, Дуняша охала про себя.

По-хозяйски ощупав ногу, Марья Ивановна послала за лекарем, однако особого сочувствия не выказала, а вместо этого принялась распекать внучку:

– Виданное ли дело? Эко! – убежала не спросясь, укатила неведомо куда… Вот тебя и наказал Господь!

Потом обратила внимание на офицера, спросила: кто таков?

Князь представился, выражение лица бабушки изменилось.

– Неужто Долгорукий князь? Так вот ты каков, батюшка? Хорош! – Она оглядела его. – Знавала я одного Долгорукого, да и прочих тоже… А молодого князя в первый раз вижу… Мерси тебе за Натальюшку… А князю Василию кланяйся от меня.

– Благодарствую! – поклонился он. Щелкнув каблуками и бросив еще раз взгляд на юную графиню, удалился.

Вместе с креслом, в котором она сидела, Наталью подняли наверх, в бабушкину комнату. Явившийся туда лекарь осмотрел ногу и объявил, что сие есть растяг, надобны покой и холод. После тех процедур беглянку покормили, и бабушка велела всем выйти.

– Оставьте меня с внукой одну… – сказала.

В доме стало тихо, лишь позвякивали старинные, с петухом часы.

Любила Наталья бабушкину комнату, тут было уютно, все дышало стариной – сундучки, рундуки боярские, шкатулки, пяльцы, вышиванье на резном столике, парчовые нити… Руки ее всегда чем-нибудь были заняты. Вот и теперь вынула тонкий шелк, пяльцы, иглу и принялась вышивать воздýх – пелену, вклад свой в Богородицкий монастырь. Монастырь этот с давних пор опекали Шереметевы. Внучка лежала на диване кожаного покрытия, а бабушка восседала в кресле с львиными головами. Прежде чем взяться за иголку, достала табакерку, взяла щепотку табаку, нюхнула, с чувством чихнула и, высоко откинув голову, произнесла: