Олег Фурсин - Моисей, кто ты?

– Скажешь, зачем? Не просто же так идёшь по пятам за нами? Не поверю, что из любви к Египту хочешь остановить рабов. Неужели нужны они так, что стране, что тебе; ныне не нужны и египтяне, по себе знаю.

Мозе взялся за собственную бороду, мял и теребил её нещадно, злость отступала как будто при этом. Отросла борода, и нет ни желания, ни возможности проститься с этиь украшением. Верно, и сам Мозе выглядит не лучше этого египтянина. Выяснять он бы не рискнул, пожалуй. Но сегодня всё другое, даже вся страна, разве это та Кемет, которую он знал и любил? Всё стало другим, Мозе не исключение.

Египтянин молчал.

– Мор кругом, и горы горят, и град каменный, какого не бывало. И там, откуда шли, да и по дороге так местами. Не ты – военачальники о нас забыли. Так зачем пил кровь моих людей, не из любви же к крови?

Египтянин молчал.

– Аарон, – позвал Мозе.

Аарон сделал движение, позволявшее судить о том, какую фигуру выпишет его нож в следующее мгновение.

– Нет!

Египтянин. Ребёнка он, по крайней мере, любит.

– Ваши шли по дороге. Я о них не вспоминал, они меня вспомнили. Мимо города прошли. А под городом домов много, от мора подальше и я жену увёз, с ребенком, да и тяжелая она была…

Он почти кричал.

– Мне всё рассказывать? Что из дома унесли, унесли. Что дом ломали и портили, тоже плохо, но не вся ещё беда.

Голос его срывался, боль душевная, рвущаяся наружу, была очевидна.

Он замолчал, молчали и Мозе с Аароном. Ясно же, что дальше. И слушать не хочется…

Хриплым голосом, почти неслышно, закончил египетский воин:

– Я, как удалось, из города ушел, отпустил меня сотник. А дома… Служанка на пороге, с головой разбитой. Всё, что в доме было, если не унесено, то разбито, разорвано, испорчено. Её нашёл на постели нашей. Каларизис [3] разорван. Покусана и избита, да и понятно, она египтянка, свободная женщина. Как ей с рабом? Она бы по своей воле никогда… позор ведь…

– А этот – твой сын?

Мозе спросил, чтоб спросить, когда наступило молчание. Путы тишины разорвать. Иногда она такая, тишина, что ушам больно.

– Мой. Только он и от меня прятался. Боялся меня. Он такое видел, что боялся и меня поначалу. Вспомнил потом… Крови сколько из неё вытекло, знаешь? Я тогда подумал, что из ваших тоже будет столько. Я старался. Я хорошо старался?

У Аарона вновь дрогнула рука.

– Нет!

Это уже не египтянин, это Мозе крикнул.

Потом сказал египтянину:

– Хаабиру хотят одного: уйти. Я не знаю, кто мог это сделать. Знаешь сам: из тысячи один бывает зверем. И то потому, что таким его сделал другой. Быть может, я, а может, ты. А может, кто-то третий из нас, египтян…

Но воин не согласился с ним. Качнул головой отрицательно.

– Каждый сам то, что он есть. Ты, египтянин, что идёшь с ними, ещё увидишь это. Ты ещё не раз воспылаешь гневом, когда увидишь, как выходит из них… вот это. Убить, предать, обмануть. Того, кто выше и лучше, унизить. Они же рабы. Раба не сделаешь свободным. Он раб!

Помолчали ещё. Потом встал Мозе, подошёл ближе к египтянину, вызвав неодобрение Аарона. Оно вылилось в возмущённый окрик:

– Мозе!

Но брат не обратил внимания.

Долго стояли друг против друга, глаза в глаза, зрачок в зрачок.

– Иди, – сказал Мозе. – И прости, если можешь. Я не этого хотел… Они будут другими, я вытравлю рабство из них. Но тебе помочь не сумею уже. Мне жаль.

Лязгнул нож, ударившись о камень. Это Аарон в сердцах швырнул его.

Мальчик приник к отцу, теребил отцовское схенти, дёргал, настаивая на уходе. Отец взял сына за руку и повернулся, чтобы уйти.

Каждый человек, живущий на Земле, привык считать земную твердь чем-то прочным и надежным. Когда же она начинает сотрясаться, взрываться, оседать, ускользать из-под ног, его охватывает ужас.

Земля вздрогнула. Её первая судорога длилась всего несколько мгновений. Но какие это были мгновения! Она колебалась, тряслась; слышен был вой вокруг, как будто бы от сильного ветра, и сама земля гудела. Змеёю поползла трещина в скале, начавшись снизу, добежала до свода. Треснула прямо под ногами земля по продолжению. Посыпались камни откуда-то сверху, заскрипели и затрещали стены…

– Мозе, опять, снова, – кричал Аарон, – наружу, наружу!

А снаружи ждало их зрелище невиданное. Впереди, там, где стан, куда лежал путь хаабиру и горсточки египтян, будто пылал пожар. Часть неба была охвачена буровато-оранжевым светом. Свет был неярок, дым застилал его, словно занавес лёг между светом и людьми. Изредка вспышки света слепили глаз, а потом вновь ложился дымный занавес…