Валерий Кормилицын - Держава (том первый)

Дверь открыла пожилая прислуга в белом фартуке и чепчике на седых волосах.

— Гришенька-а, — заулыбалась старушка. — Эраст Петрович ждут-с обедать, — пропустила их в небольшую прихожую с зеркалом во всю стену. — Здравствуйте, барин, — с достоинством поклонилась Акиму. — Давайте ваши фуражки, господа.

Глядя на старенькую прислугу, на то, как неловко она себя чувствует, Рубанов понял, что гости здесь бывают редко, если вообще бывают.

На звук голосов в проёме двери показался и сам хозяин дома.

Увидев моложавого, прямого и подтянутого мужчину в пехотной форме с полковничьими погонами, Аким по привычке вытянулся во фрунт.

— Вольно, вольно, господа подпоручики, — приятным баритоном произнёс он, смакуя слово «подпоручики». — Мойте руки, и прошу за стол, — махнул рукой в сторону комнаты. — Зинаида, поставь, пожалуйста, ещё один прибор.

Было видно, что моложавый полковник рад гостю. Рад, что у сына появился друг. Рад, что сын стал офицером. Рад, что он попал в лучший гвардейский полк. Рад тому, что он у него есть его единственный, любимый сын.

За обедом Эраст Петрович с удовольствием слушал молодёжь. От души смеялся, когда Григорий рассказал, как они перепутали квартиры, и по ошибке представились какому–то чиновнику из департамента почт и телеграфов, недоумевая, чего это «капитан» какой–то небритый, расхристанный и пахнет луком.

Прощаясь, полковник с чувством пожал Акиму руку, приглашая без стеснения посещать их холостяцкую берлогу.

Рубанов пообещал, заметив, как чопорная старушка обиделась на «берлогу».

— Замечательный у тебя отец, — когда вышли, похвалил Эраста Петровича Аким. — Простой и хлебосольный, — обратил внимание, как зарделся от удовольствия его друг.

Они чётко козырнули проходящему подполковнику и остановили извозчика.

Акима тоже всё радовало сегодня. И солнечный день, и голубое небо, и то, что им надо «представляться», и особенно худосочный обладатель визгливого голоса, достопочтенный Григорий Эрастович.

На следующий день объехали равных по чину. Всего несколько человек.

15 сентября лейб–гвардии Павловский полк давал грандиозный «парадный обед» по случаю принятия в свои стройные ряды двух подпоручиков, которые отныне стали не «павлоны», а «павловцы».

Волнуясь, в полной парадной форме, держа гренадёрки, согласно уставу, в левой руке, а с правой сняв белые перчатки, они вошли в сияющую от света люстр собранскую столовую и остановились в дверях, не зная, что делать дальше.

К огромному удивлению, строевым шагом к ним подошли Буданов с Гороховодатсковским, и серьёзно глядя на их удивлённые физиономии, отсалютовали шашками.

Они в недоумении и растерянности вытянулись во фрунт.

Встав по бокам и повернувшись кругом, подпоручики замерли, держа шашки «под высь».

В эту минуту, сидевшие за парадно накрытым столом офицеры полка дружно поднялись и вытянулись во фрунт. С хоров грянул полковой марш.

На этот раз, пряча добрую ухмылку в седых усах, даже генерал Троцкий вытянулся по стойке смирно, приветствуя принятых в полковую семью офицеров.

Как отыграл марш, все сели. Подпоручики убрали шашки в ножны, а к ним подошёл старший полковник и дружески пожал руки, усадив затем на почётные места в центре стола, уставленного серебряными блюдами, братинами, графинами с вином и водкой. Стол ломился от закуски. Собранские повара постарались на славу. Два служителя разложили перед ними серебряные приборы с их вензелями.

Отстегнув шашки, подпоручики отдали оружие служителям и сели рядом.

— Господа офицеры! — поднялся генерал с фужером шампанского. — Предлагаю тост за будущее Павловского лейб–гвардии полка. За тех, кто примет из рук ветеранов священное полковое знамя. За молодых подпоручиков, господа!

Офицеры поднялись и стоя выпили шампанское.

Оркестр на хорах грянул туш.

За стульями расположились те самые два служителя, что раскладывали серебро, и по знаку полковника налили в гравированные кубки принятых в полк офицеров водку.

— Господин подпоручик, — зашептал Аким Зерендорфу, — по–моему, утро мы встретим на крыше казармы, — указал глазами на кубки.

Офицеры посмеивались. В их руках были маленькие рюмочки.

На этот раз поднялся старший полковник Ряснянский, и хоть служил в пехоте, оседлал своего любимого павловского конька.

— Господа! — окинул взглядом ровный ряд гренадёрок на столе, находящихся по левую руку от каждого офицера. — Александр Первый, видно, для «однообразной красивости» строя гвардейских полков, заменил наши заслуженные гренадёрки на вульгарные кивера.