Валерий Кормилицын - Держава (том первый)

— Точно. Значит, оправдываться к батюшке–царю пошёл, — поддержал Зерендорфа Пантюхов, покатываясь от смеха. — Как снимать–то их будем? По пьяне, русский человек куда хошь залезет, а вот слезть, да ещё с похмелья, уже проблема.

Вот тут со своим шакальим советом и подкатил Иваныч.

— Ваши высокоблагородия, окромя пожарных их никто не снимет.

Вновь испечённые подпоручики поглядели в сторону каланчи, а затем на сидящих на краю карниза, и во весь рот зевающих соперников.

— Не дотумкали ишшо, где находятся, — сделал правильное умозаключение Иваныч. — Айдате до тушил провожу. А то ихний козёл злюшший, как собака.

«О брандмайоре, что ли, говорит?» — согласился с Иванычем Рубанов.

Оставив Пантюхова с Антоновым развлекать «скалолазов», Зерендорф с Рубановым быстрым шагом направились к каланче.

Когда Иваныч приоткрыл калитку, пропустил друзей и сам прошёл во двор, на них, выставив боевые рога, бросился громадный козлище с белой бородой.

Зерендорф птицей взмыл на забор, а Аким подставил ногу в сапоге под мощнейший удар бестолкового козлиного лба, и впечатался спиной в затрещавшие доски забора.

Шакал, освоивший вредный характер животного, так как иногда радовал опалённые огнём сердца тушил водочкой, кинул ему пирожок с капустой.

Бородатая нечисть, быстро его слопав, вновь стала козлиться, стращая гостей рогами.

— Кар–р–рау-у-л! — завопил шакал, жидясь расстаться ещё с одним пирожком — продукт денег стоит, и прикидывая, куда бы сигануть от рогов упыря.

Услышав крик, временами переходящий в вой, от которого у козла побежали по хребту мурашки, на крыльцо вылез заспанный брандмейстер.

— Чего орёшь с утра? — сделал замечание шакалу и смачно, во всю пасть, зевнул. — Шарик, на место, — велел козлу.

К удивлению подпоручиков, рогатый убийца подчинился и ушёл досыпать в конюшню.

— Ваша помощь требуется, господин брандмейстер, — вежливо начал речь Рубанов. — У нас пожарные ученья на станции проходят, надо двух человек из огня спасти.

— Чего-о? — козлом набычился тушила. — С утра что ли?

Пришедший в себя шакал потряс лотком, в котором нежно зазвенели бутылочки под красной и белой головками.

Уловив умилительный звон, пожарный поднял три пальца.

— За каждое колено выдвижной лестницы, — объяснил их роль.

— Идёт! — согласился Иваныч, жалея в душе хотя бы ещё о двух поднятых пальцах: «Как бы славно было, ежели бы пять флаконов взяли».

— Кто идёт? — слез с забора, но ещё не проникся темой Зерендорф.

— А вы–то, господин фельдфебель, откуда взялись? — отсчитывая рубли, съязвил Рубанов. — Только без господина скачка, — отдавая деньги, предупредил пожарного.

Первым сняли Игнатьева. Граф всё–таки и подпоручик.

Пока он просил прощения у буфетной двери и гладил медную ручку, подали лестницу Дубасову.

Ухая и матерясь, тот спустился с небес на землю и полез обниматься к своим спасителям.

Как очутились на крыше, герои не помнили.

Подошедшему армейскому капитану Зерендорф на полном серьёзе отрапортовал, что проходят совместные учения роты и пожарных.

Капитан поверил. Уж очень правдивый вид был у юнкеров в офицерских погонах.

К обеду, бывшая государева рота в полном составе, во главе с полковником Кареевым, прибыла на станцию.

Дубасов глянул на высокое здание буфета и присвистнул, поразившись, как сумел вчера залезть на крышу.

Эта мысль всё время, пока ехали в пригородном поезде, штыком мосинской винтовки, колола его голову.

Выгрузившись на перроне Балтийского вокзала, привычно построились в колонну.

Знаменщик Антонов бережно вынес белое древко с золотым копьём.

Музыканты грянули: «Под знамя Павловцев мы дружно поспешим», и офицеры, чеканя шаг по каменной мостовой Вознесенского проспекта, направились к своему училищу.

Перед подъездом остановились и Антонов, волнуясь сильнее первогодка, передал ему знамя. И тот с трепетом, под звуки оркестра и треск барабанов, понёс знамя в подъезд родного Павловского училища, которое для старшего курса стало приятной, но перевёрнутой жизненной страницей.

Бывшие юнкера это чувствовали и потому без мальчишеского задора, чинно и без шума, уступая друг другу дорогу, стали входить в подъезд.

До вечера они находились в родных стенах училища и прощались с ним, обходя классы, столовую и спальную комнату. Под роспись в журнале получили по 300 рублей, и в сафьяновой коробочке каждому офицеру выдали знак об окончании училища.