Валерий Кормилицын - Держава (том второй)

— Братец, пулей слетай к нашим денщикам и скажи седлать лошадей. Потом сюда их доставишь.

— Денщиков?

— Лошадей, дура, — плюнул в душу вестачу.

В деревянной конюшне, за бараками, хрумкали овсом два десятка офицерских иноходцев.

Ванятка со слезами на глазах отправил раскормленного «Графа» с денщиком Козловым в Красносельский лагерь.

— Оводов от жеребчика отгоняй, — вдогон прокричал он.

Через полчаса, кавалькада из трёх конников, не спеша дефилировала по грунтовой обочине вдоль шоссе, специально предназначенной для верховой езды вдоль многовёрстного лагеря.

— Вот, господа, начало Большого или, как ещё называют, Главного лагеря. Его правый фланг, — тоном записного учителя пробубнил Гороховодатсковский. — Преображенский полк собственной персоной… Здоровяки… Не то, что наши павловцы. Но по стрельбе и штыковому бою, сделаем их как котят, — выплеснул свой полковой патриотизм. — Следом — семёновцы. Этих черноусых брюнетов наши курносые сделают на раз, — обогнали одноконную телегу с водовозом, поливавшим шоссе. — За рощей, как вы знаете, по всей длине лагеря тянутся пехотные стрельбища, — пересекли Царскосельское шоссе и оказались напротив Измайловского полка. — Офицерские дачи, по традиции, окрашены в цвета полков, — разглядели сквозь зелень бревенчатые бараки. — А вот и Егерский полк. Палатки прям в рощу воткнули. Егеря-я, — не то осудил, не то похвалил нижних чинов подпоручик, отдав честь какому–то знакомому офицеру. — А это палатки и, дальше вон, — кивнул головой, — деревянные конюшни 1-ой гвардейской артбригады, — перешли на рысь. — И наконец, полки нашей 2-ой дивизии, — гордо махнул рукой Гороховодатсковский. — Палаточки ровненько стоят, линейки песочком посыпаны и дёрном обложены… Лейб–гвардии Московский, а за ним — лейб–гвардии Гренадёрский… Это уже — орлы-ы! Ну не совсем, конечно, орлы, — засомневался он, — ну уж соколы, точно… А вот уж несомненные орлы, — достал сигару и огляделся.

— Да в бабочек превратились и улетели, ежели гусениц выискиваешь. И белки в 1-ую дивизию умотали, благодатной махрой подышать, — загоготал Аким.

— …Наши павловцы, — не услышал его подпоручик, чиркнув спичкой.

— Где там водовоз? — забеспокоился Зерендорф.

— А вот стоянка наших кумовьёв, финляндцев… К полуорлам относятся.

— А замыкают лагерь на левом фланге, пажеские воробьи, — заскрипел зубами Зерендорф.

— Известное дело, пижи.., — бросил сигару в сторону деревянного барака Гороховодатсковский.

— Правильно, господин подпоручик, пусть в палатках поживут, — одобрил его поступок Аким, с улыбкой наблюдая, как с кряхтением Гороховодатсковский слез с лошади и затоптал окурок.

— А то вдруг в сторону финляндцев огонь пойдёт, — оправдал себя.

— Вечером в авангардный лагерь поедем. Дубасова следует навестить, а после — брата, — выстроил план боевых действий Аким.

— Но это уж без меня, господа, — высказал своё мнение Гороховодатсковский. — Мне ротой следует руководить, — возвысил себя и свой нынешний статус.

— Ну да. А то последнее перо из плюмажа можно утерять, — поддержал его вредный подведомственный.

В 9 часов вечера, стоявшие у деревянных «грибов» дневальные, с удовольствием, на все голоса, выводили приказ дежурного по лагерю: «На–аде–еть шинели-и в рукавы–ы–ы!»

Их старательно заглушали сигнальные рожки, выводившие в темпе марша пехотную «зарю».

После переклички, весь лагерь дружно пропел «Отче наш», и закончился ещё один день из бесконечной вереницы дней, складывающихся в месяцы, годы и столетия…

Согласно разработанному плану, вечером навестили Дубасова, направившись к нему не верхами, а на своих двоих.

— Неплохо армейская пехтура устроилась, — подошли к правому флангу авангардного лагеря, где в деревянных домиках Инженерного ведомства квартировал 145‑й Охтинский полк.

Покрутив головами — у кого бы спросить о подпоручике Дубасове, увидели его денщика, сонно моргавшего на лавочке у домика.

— Опять спит, — хмыкнул Зерендорф и завизжал команду, в расчёте, что среди других любопытных в окно выглянет и Дубасов:

— Смир–р–но!

Денщик, сунув тлеющую козью ножку в карман штанов, вытянулся во фрунт.

В соседних домах на крыльцо выбежали солдаты, а из окошек показались головы удивлённых офицеров, с целью выяснить, какой это дурак орёт и отвлекает от вина и карт.

Дубасовской головы не наблюдалось.

— Вольно, боец. Смотри, не спали нефритовый стержень, — заметил небольшой дымок в районе кармана Зерендорф.