Валерий Кормилицын - Держава (том второй)

— А кошачьего ремиза нет, только заячий? — веселилась супруга, радуясь, что старший сын дома, при ней, что муж её любит, а у младшенького, тьфу–тьфу, нет даже царапины.

Во второй половине ноября Максим Акимович, тепло одетый и с ружьём за плечами, прибыл в Царское Село.

В 12 пополудни, помолясь покровителю охотников и рыбаков святому Трифону, небольшая компания охотников во главе с царём, тряслась в вагоне литерного поезда по Московско—Виндаво-Рыбинской железной дороге.

Чтоб не тратить зря время приближённые и сам император, не чинясь, тянули жребий, разыгрывая «номера» будущей охоты на лосей.

Максиму Акимовичу выпавший номер не понравился. К тому же он не был страстным охотником.

«Лучше бы в фазанник отправились охотиться. Какого–нибудь тетерева я бы точно завалил», — начал мыслить охотничьим категориями.

— Прав был писатель Тургенев, — щёлкнул пальцами обер–егермейстер, подозвав егеря, ловко расставившего на столике маленькие серебряные стаканчики, и наполнив их из водочной бутылки. — Коньяк на охоте — нонсенс, — поднял рюмку Голицын.

— Так что сказал Тургенев? — с прищуром от светившего в окошко солнца поинтересовался государь, подняв стаканчик.

— Ах да, ваше величество: «Охоту, по справедливости, должно почесть одним из главнейших занятий человека», — процитировал на память Голицын.

— Умный был писатель, — согласно кивнул головой Николай, аккуратно выпив и не закусив. — Ещё витязи древних киевских князей на заповедных лугах стреляли белых лебедей и серых уток. А мой предок Алексей Михайлович отдавал предпочтение соколиной охоте. Батюшка с дедом были поклонниками зверовых охот на медведей, лосей, зубров… Вот, в память о них и поохотимся ныне на лосей…

— Только в старину, ваше величество, Царская охота сопровождалась торжественным церемониалом, — произнёс Голицын.

— Не люблю я эти церемонии, — глянул в окошко государь. — Назубок помню описание одного из таких царских выездов в село Покровское в 1651 году, когда в Москве находились польско–литовские послы, — улыбнулся Николай. — Перед процессией двигался так называемый «постельный возок» в сопровождении постельничего и трёхсот «младших» дворян. За ними следовали триста конных стрельцов. За стрельцами — пятьсот рейтар. Далее вели сорок заводных лошадей. За ними шли запасные каретные лошади, а уж потом ехал в карете мой предок и сопровождавшие его бояре, стольники, стряпчие, дворяне… Ну разве это охота? — спросил и тут же ответил. — Это охотничий парад… К нашему переезду приближаемся, — вновь выглянул в окошко. — На выход, господа.

— Охота в те времена составляла особую статью дипломатического этикета, ваше величество, — следовал за царём обер–егермейстер. — А что сейчас за служба? Взять мою Охотничью часть в Гатчине. В Егерской слободе в Охотничьей команде девятнадцать человек егерей, десять стремянных, двое доезжачих, восемь выжлятников, пятнадцать тенетников, тринадцать конюшенных. Наварщиков — всего один человек остался. Корытничих двое. Кучеров два человека и два лесника. В качестве загонщиков — крестьяне из соседних деревень.

— Вот ты, Димка, и мечтаешь о повышении своего статуса, — с улыбкой вышел из вагона царь. — А тенетников — многовато… Вон, наши кареты стоят, — со смехом указал на вереницу простых крестьянских саней.

Встав на место согласно номеру, Максим Акимович, зевая от свежего воздуха, наслаждался солнышком и лёгким морозцем. Стрелять не хотелось и он прислонил ружьё к стволу дерева.

По шуму вдали понял, что загонщики гонят лосей.

Никто из «номеров» не стрелял.

«Ну почему я не испытываю азарта от охоты?» — услышав неподалёку выстрелы, поднял ружьё, нацелив его в шею огромному лосю, вышедшему на него.

Зверь был необычайно красив. Замерев в напряжении и подрагивая мускулами, он медленно повёл по сторонам благородной головой с ветвистыми рогами и заметил охотника.

Рубанову даже показалось, что из глаза лося скатилась крупная слеза, запутавшись и исчезнув в бархате кожи.

Подняв повыше ружьё, Максим Акимович выстрелил над головой животного, пожалев и пощадив его.

Раздался треск веток, хруст снега и лось исчез, будто привиделся в лесном сне.

Через минуту послышались голоса и из кустарника, обивая с веток примёрзший снег, показался давешний егерь, что разливал в вагоне водку.

— Ваше благородие, какого вы быка упустили, — весело ужаснулся он.