Валерий Журнега - Защита Отечества

– Александр Александрович, Светлейший князь Григорий Потёмкин возложил на меня нешуточное поручение, исходящее прежде из уст матушки-государыни. Дурное чувство гложет мою душу. Не по-христиански как-то над головами хохлов мечом махать.

Князь генерал-поручик Прозоровский не был жалован Светлейшим князем Григорием Потёмкиным, но был основательно согрет горячим доверием российской самодержицы. Поэтому, обладая трезвым умом и ясной самооценкой всего происходящего в России, имел на всё своё личное проницательное суждение, с которым многим современникам приходилось считаться.

– Дорогой мой, не изводитесь зря. Ещё в апреле, в докладе правительству, Потёмкин бесповоротно решил судьбу сечевиков. Вас же, дорогой мой, послали не рубить православные кресты, а донести непокорному товариществу единый закон российский. «Греческий проект» здравствует в умелых руках Светлейшего князя и, поверьте мне, изведёт на скорую смерть турок, а с непокорными «хохлами» российская власть, как с Емелькой, непременно расправится. Мне бы ваши заботы, Пётр Аврамович. Я вчера барону Розену двадцать рублей в карты спустил. Фарт подчиняться мне перестал. Сегодня жажда отмщения рубликов на пятьдесят ему встанет. Поверьте моему слову, дорогой, и непременно приходите вечером в собрание. Нынче там шумно будет, – заметно прихрамывая на левую ногу, будущий фельдмаршал, не прощаясь, удалился.

Оставшись один, приняв, как успокоительное снадобье, убедительные доводы князя Прозоровского, генерал-поручик Текели склонился над полевой картой. Запорожская Сечь выглядела на ней неправильным многоугольником, размером чуть больше сорока тысяч квадратных саженей. За рекой Подпильной с востока её надёжно прикрывали «великие плавни». Многочисленные ерики выводили на реку Сандальку, а там рукой подать до Днепра. Казаки, бесспорно, обладали выгодой манёвра. Слева – высокие валы с пушками крупного калибра Новосеченского ретраншемента выгодно возвышались над спрятавшейся за глубоким рвом и дубовым частоколом Сечи. Скрытое передвижение царского войска в отдалённые места и местечки вызывало болезненную улыбку. Остро понимая, что дороги назад нет, помня строгое указание Императрицы провести операцию «спокойно и без крови», подчиняясь приказу, генерал Текели уповал на волю Божию и свою военную хитрость.

Густое молоко тумана растворилось, наконец, в воздухе, оставив после себя на траве крупную росу. От изобилия тепла и яркого света распустились всякого рода деревья. Особенно пышно зацвела нынче липа. За сладким взятком нескончаемо спешили со всех сторон в липовую рощу пчёлы. К Спасу мёд обещал быть ароматным.

Царская гвардия смело приближалась. Уже никто не сомневался в решительности мер Её Императорского Величества. Потревоженное смелым маршем доблестного русского войска разноликое зверьё отовсюду бежало к частоколу Запорожской Сечи. Слухи ходили разные, отчего с каждым прожитым днём единство между товарищами пропадало. Вместо того чтобы покаяться в своих грехах, самостийное казачье войско раскололось на две непримиримые части, но понимая, что ждать хорошего в создавшейся ситуации от московской власти было бы глупо, все вместе старались половчее использовать оставшееся время в свою пользу.

Кошевой атаман Пётр Иванович Калнышевский и священник отец Серафим вышли к Запорожскому войску, собравшемуся на площади внутреннего Коша возле деревянной Покровской церкви. Несмотря на свои восемьдесят лет жизни, кошевой атаман сечевиков выглядел молодцевато. Серое лицо не поддающегося годам кошевого атамана хранило в это непростое утро не печать сомнительного порока, а нервное переживание дурных мыслей, свалившихся на его седую голову в последнее время. С особенной любовью поправив на груди золотую медаль, восхитительно поблескивающую чистой воды брильянтами, Кошевой атаман тяжёлым взглядом смерил своё грозное войско, в необузданности которого уже более не сомневался. Уверенной рукой подал знак, и галдёж среди крайне возбуждённого воинства мигом прекратился.

– Товарищи мои верные! – стараясь произвести неизгладимое впечатление, произнёс уверенный в своей власти Калнышевский. – Пришло вновь на нашу многострадальную днепровскую землю время страшного суда. Однажды великий «Байда» сплотил нас всех здесь, на берегах священного Днепра в единое непобедимое войско. Поныне жив между нас неписаный закон, по которому защита народа для казака есть правое дело. Но сегодня мы напрочь забыли, чьё подданство наш православный народ носит. Прошу вас, товарищи верные мои, покориться государыне Екатерине Алексеевне, ибо смирение есть сегодня наше верное лекарство.