Валерий Марченко - Калинов мост

На том и расстались партийные руководители Придвинских территорий: Иван Рыжов – первый секретарь Витебского окружкома КП (б) Белоруссии и Милентий Акимов – первый секретарь Городокского районного комитета партии.

Возвращаясь по Ленинградскому тракту в район, Милентий Тадеушевич испытывал тревогу. Ехал с тяжёлым осадком в душе, лениво понукая лошадь, запряжённую в бричку. Пенять на Рыжова нечего, его товарища по мировой войне и революционным событиям в Придвинье, к бабке не ходи, терзало ЦК республики. И всё же беспокойство Акимова исходило из сферы, напрямую не связанной с его партийной или хозяйственной деятельностью: за эти направления он спокоен. На последнем заседании окружкома партии выдвинул предложения по развитию района и получил одобрение. Сегодня в беседе с Первым подтвердил свои намерения. Его смущала позиция партийных органов власти в однобоком, с его точки зрения, подходе к еврейскому вопросу. «Скорее всего, – думалось Акимову, – Рыжов следовал установке сверху и как опытный руководитель проводил её в жизнь не в публичной политике на парткомах, собраниях, конференциях, а при встречах с руководителями территорий – персонально».

Циркуляра из Минска в виде директивы, постановления, резолюции в районы не поступало, значит, решение по еврейской теме ЦК КП (б) БССР принималось на закрытом заседании бюро! Какие из этого следуют выводы, можно догадываться, но первый секретарь окружкома партии намекнул, что еврейский вопрос во внутренней политике советского государства выделен Центральным Комитетом ВКП (б) в особую линию партии.

От этой мысли и было тягостно на душе Милентия Тадеушевича. «Ишь, закрутили с евреями-то! М-да-а-а… Будь оно не ладно!». И, хлебнув из бутыли бимбера польской выдержки, приготовленного Адамусем Андроником, приятелем-беженцем мировой войны из-под Гродно, повеселел.

Акимова в Городке беспокоили две синагоги: каменные, или, как их называли прихожане – «Первая» и «Вторая». «Первую» именовали ещё и «Старой». Обе находились во дворе 2-й Большой улицы и в жизни иудейской общины имели огромное значение. Особенно «Старая». В ней находились резные арон-кодеш и бима – ковчег для хранения свитков Торы и кафедра, выполненные ещё в стародавние времена, что и определило их раритетность. Перенос ценных предметов иудейского культа в другое здание, по мнению прихожан семи официально зарегистрированных в Городке еврейских общин, привёл бы к их повреждению.

Прихожане «Старой» синагоги предложили окружным властям, если ими принято решение сделать из синагоги клуб, открыть его во второй синагоге, которая находилась по соседству со «Старой». Вход в неё был с улицы, что обеспечивало удобство посещения клуба всеми желающими. В «Старую» синагогу вход обращён со двора, что создавало определённые неудобства для его посещения. Так считал и Акимов.

Власти губернии ещё 1923 году планировали сделать клуб для досуга молодёжи в каменной «Старой» синагоге, но вмешался отдел народного просвещения и признал решение нецелесообразным, объяснив руководству, что эта синагога единственная приспособленная для совершения обрядов иудейской религии.

В Городке были ещё синагоги: три из них – на улице Невельской, одна называлась «Мясницкой», на улице Володарского – «Бошэс», на Пролетарской тоже. С иврита синагога – Бет Кнессет – переводилась, как «дом собраний», и в жизни иудеев имела более широкое значение, чем храм в православии или костёл в католицизме. В синагоге иудеи молились, читали Тору, учились, но и проводили собрания, праздники, общались. В этом отношении синагога открывала двери для разнообразных сфер деятельности.

Трёхтысячная еврейская община играла существенную роль в жизни Городокского района: в торговом, ремесленном деле, кустарном производстве. Евреи заведовали отделами райкома, состояли инструкторами, руководили промышленными и ремесленными предприятиями. Занимались лесопильным и кожевенным промыслом, розничной торговлей, скупкой сельскохозяйственной продукции: льна, пеньки, щетины – и через евреев-скупщиков продавали евреям-купцам, торговавшим с заграницей. Претензий по работе к ним Милентий Тадеушевич предъявлял не больше, чем таковые имелись к иным национальным меньшинствам.