Валерий Марченко - Калинов мост

– Отмучился, бедный. Дёготь пил от пистрахвостов – не помогло, печёнку лечил брагой – впустую, – вздохнул Митрич. – Несите уж, первым ушёл в сезоне – обмоем.

Подхватив тело рыбака, бригада вынесла его на песчаный берег Оби.

– Скольких ещё приберёшь, матушка-Обь? – сокрушился Митрич, мутным взглядом окинув бригаду. – Ить говорил же ему – наить кончать с этим делом, на кухню отправил подсоблять… Не послушал…

Рыбаки молча стояли перед телом непутёвого Кольки – вымазанного илом, ненужного, заброшенного. Кому отдать? Кто примет-то? Никто не и знал – Коля-Морда из чалдонов и всё.

– Где обитал? Кто скажет? – спросил Митрич, в общем-то, не ожидая ответа.

Нет, повар, кое-что ведал:

– Вроде, у Аньки прижился, та, что в сельпо торгует.

– Хэк, у Аньки, сказанул, – вздохнул бригадир, – у неё вся бригада прижилась… Значит, никого… Там, за тальником, выройте могилку, спроводите уж, а я к прокурору…

Тонули рыбаки часто. Погадаев издал распоряжение, которым органам милиции предписывалось контролировать пески. Им же вменил в обязанность взимать штрафы, садить в кутузку всех, кто пьянствовал на реке. Обь кормила, но она же забирала всех, кто не следовал её законам.

– Поехали, Иван Ермолаевич, нечего нянчиться с ними. Прокурор разберётся! Ты вот что! Убейся, но парабельский песок должен иметь два стрежевых невода. Под юрты Мумышевы хватит одного. Разживёмся – приобретём.

– Хорошие неводы, Пантелей Куприянович, производят в Астрахани. Там сетевязальная фабрика славится на весь Каспий и Волгу, стрежевые невода, в раз для наших тоней, вяжут тоже.

– Разберись через своих в Сибкрайисполкоме и с Томском свяжись, что-нибудь подскажут. Нужно усилить юрты Мумышевские, осётр пойдёт, стерлядь, муксун, поэтому давай, Иван Ермолаевич, кровь из носу, но два невода нужны – и план дадим, и своих прокормим.

Хозяйственный Дюков мысль председателя словил на лету. Возможности Мумышева надо развивать! Остяцкие семьи Урбоковых, Тагиных, Чужиных, Тагаевых, Иженбиных крепко сидели на рыболовном деле. Им надо подбросить самомётных лодок, инструмента для чинки сетей, неводов, насытить магазинчик товаром и дела пойдут в гору. Правда, пили, черти, не в меру, тонули, но брали осетра больше, чем Парабельский песок.

– Сладим, Пантелей Куприянович! Сетёшек подброшу одностенных, трёхстенных, сплавных – есть на складах, пусть шире разворачиваются.

– Сдаётся мне, Ермолаевич, десятка два-три людишек подбросим им из выселенцев…

Дюков оторопело глянул на председателя.

– Это каких таких выселенцев, Пантелей Куприянович, уголовников чё ли?

– Хуже, дорогой мой, политических, как при царизме!

– Во-о-он чё, мать её за ногу! Да-а-а-а времена…

– Распорядись-ка мумышеским – пусть поставят пришлым балаганы и пару землянок, а то не управятся и в зиму негде будет жить.

– Разместим, Пантелей Куприянович, и надолго их к нам? – Дюков с интересом взглянул на Погадаева.

– Не трепи нервы, Иван, и так нездоровится! Делай, чё сказал, и молча. Ты же не слепой, посмотри вокруг себя чё делается?..

– ?..

– То-то же!

Пантелей Куприянович Погадаев всё лето мотался по Нарымскому краю, выполняя решения Сибирского краевого исполкома по образованию национальных советов и переселению на Тым остяцкого населения. Северные ли остяки, южные они издавна осели на берегах Парабели, Кенги, Чижапки, Чузика, Кети, имевших пески, охотничьи угодья. Ставили чумы, рыли землянки, обживались, рыбачили, охотничали, не обращая внимания на перемены в политической жизни и приближавшуюся осень.

Погодаев понимал, что зима обернётся серьёзным испытанием для остяцких семей, переживших переселение с насиженных мест. Поэтому, налаживая работу краевой исполнительной власти и туземной, он помышлял о насыщении новых посёлков продовольственным и промышленным товаром. Крайпотребсоюзовские баржи в Нарыме загружались мукой, крупами, солью, сахаром, керосином, спичками, лампами, тканью, инструментом, нехитрой обувью и юркими моторными катерами буксировались к местам компактного проживания инородцев. Баржи швартовались у посёлков, собирая на берегу жителей деревень, и товары сходу расходились по остяцким семьям.

Встретил Пантелей Куприянович и первую партию спецвыселенцев, высланных из Москвы, Ленинградской области и Белоруссии. Печальный осадок остался в душе председателя крайисполкома при виде морально уничтоженных людей: мужчин, женщин, детей, стариков. Распоряжением председателя Сибирского краевого исполнительного комитета Роберта Индриковича Эйхе, их на баржах доставили в Нарымский край из Томска. Измученные жарой и затхлой духотой трюмов зловонных судов, они сошли по трапу на берег Полоя под охраной красноармейцев конвойных войск ГПУ.