Эдичка сидел за столом, углубленный в «вычисления», как он это называл, – зрелище, Софии хорошо знакомое, папа всю жизнь прибавлял и вычитал, умножал и делил, рассчитывал продажу и прибыль, но для Эдички ситуация оказалась новой, он после школы арифметикой не занимался и сейчас с удовольствием увильнул бы, если бы София не купила ему в райцентре толстую тетрадь в клетку и не велела отмечать все расходы, связанные с постройкой дома, чтобы «не потерять ориентацию». Вот и потел Эдичка каждый вечер за кухонным столом, потел больше, чем когда копал котлован, не говоря об уроках лечебной физкультуры. Хилый в юности, недокормленный муж с годами стал покрепче, да и разумом в общении с образованной женой трезвее, но математический талант все же нечто другое.
– Кто звонил?
Голос Эдички доносился словно из-под земли, хотя София знала, что муж почти кричит. Пользуясь привилегиями глухой, она не спешила ответить, подошла сначала к стене, где, рядом с барометром висел пришпиленный булавкой лист бумаги с расписанием поездов.
– Эдичка, нам надо ехать на станцию. Звонила Виктория, Эрвин пропал. Они думают, что он мог отправиться сюда.
– Он ведь сообщил бы!
София притворилась, что не услышала контраргумента, открыла гардероб и стала искать, что надеть – вечера были уже холодные. Ничего не улавливая ушами, спиной она все-таки интуитивно почувствовала, как Эдичка послушно закрывает тетрадь и встает, возможно, мужу даже было по душе, что удастся хоть ненадолго отодвинуть неприятную работу.
– Пойду выведу машину из гаража, спускайся через пять минут! Слышишь?
Да, София слышала, но реагировать опять-таки не стала – чего ради говорить, если все понятно. Она выбрала одежду: толстые чулки, юбку, свитер, сплошь подарки больных, только туфли она купила сама, добротные немецкие туфли, которые носила уже двадцать пять лет – наверно, рекорд, подумала она с умилением, но она и ухаживала за ними, как за пациентами, много лет надевала только по праздникам, потом – когда собиралась в город, и только теперь, когда с кожи совсем уже слезла краска – в районе дома. Ни раньше, ни позже ее кошелек не позволил бы сделать хоть одну покупку в столь шикарном магазине, как тогда в Берлине, когда договор закончился, и она возвращалась на родину, чувствуя себя богачкой. В санатории Шейдегга не на что было тратить деньги, комната и еда были бесплатными, вот она откладывала и откладывала несколько лет подряд – и правильно делала, поскольку на родине царила безработица, и ей еще долго пришлось жить на сбережения. Ох, и бедной была та Эстонская республика, сколько народу вообще не получало никакой медицинской помощи, денег на визит к частному врачу у людей не было, а государственные доктора были наперечет, то ли государство не имело средств, то ли оно предпочитало расходовать их на другое, короче говоря, с тем, что сейчас, не сравнишь – если бы только в промежутке не было Сталина…
Погасив свет и выйдя в коридор, София, на всякий случай, заперла дверь, поездка, правда, предстояла недолгая, но осторожность никогда не помешает, воры водились, хоть и не в таком количестве, как сразу после войны, тогда однажды увели даже лошадей из конюшни санатория, а у них из хлева две свиньи, папа им подарил поросят, и они с Эдичкой добросовестно их выкармливали; голодать им все-таки не пришлось, в то время в радиусе десяти километров не было больше ни одного врача, и все жители окружающей местности ходили к ней, какие только манипуляции Софии не приходилось делать, даже искусственное дыхание утопающим, не говоря об акушерской помощи и накладывании гипса при переломах, самый трудный случай она помнила до сих пор, маленький мальчик уже пять дней мучился с дифтерией, когда мама наконец ее вызвала – ребенка удалось спасти, она сделала укол сыворотки в шейную вену и отправила его в больницу. Конечно, за помощь она никогда ничего не требовала, но, если предлагали, например, копченый окорок или яйца, не отказывалась, принимала, чтобы доставить удовольствие благодарному пациенту – да, это были интересные годы, наверно, самые интересные в ее жизни, каждый врач должен бы однажды пройти через такое.
«Москвич» уже стоял в дверях, вторая игрушка Эдички после скрипки, и обе мужу подарила она. Удивительные все-таки бывают люди, вот и Эдичка как будто не всегда понимал, что подобает и что нет, в начале их знакомства он как-то попросил Софию сходить в больницу и отнести его брату передачу, сам он, видите ли, «не может смотреть, как брат страдает». София, конечно, выполнила просьбу молодого квартиранта, ее воспитывали в духе отзывчивости, не христианского милосердия, верующих в их семье не было, мама терпеть не могла священников, а обычной человеческой взаимопомощи, однако поведение Эдуарда все-таки расценила, как странное. Совсем же потрясла ее следующая его просьба, пару лет спустя, купить ему немецкую скрипку. Правда, тогда они уже знали друг друга получше, София в то время ночевала в поликлинике, поскольку от их дома остался один фундамент, а квартирант, тоже оказавшийся без крыши над головой, умолил пустить его спать в комнату медсестры, на кушетку, но ничего «такого» между ними не было, и потому желание заиметь вроде не самый необходимый предмет показалось ей, мягко говоря, не совсем ординарным. Но какая-то непонятная жалость, которую она испытывала по отношению к этому маленькому, худому и вечно голодному деревенскому парню, помешала ей сказать «нет», и она дала Эдуарду деньги на скрипку. Могла ли она тогда знать, что несколько лет спустя они поженятся? Наверно, война соединяла людей, учила выручать друг друга, снаряды падали дождем, в первый раз, когда наступали немцы и отступали русские, и во второй, когда роли поменялись, мужчин мобилизовывали то в одну, то в другую армию, от русских Эдуарду удалось дезертировать, эшелон, которым их транспортировали в Псков, был разбомблен, и он вернулся лесами обратно в Тарту, но от немцев спастись не удалось, пришли за ним домой и забрали больного гриппом юношу прямо из постели. К счастью, тевтонским офицерам, привыкшим иметь дело с крепкими стройными парнями, не понравилось телосложение Эдички, его не послали даже на аэродром, во вспомогательный отряд, а отправили на один из островов Чудского озера охранять склад вина – отправили и забыли об его существовании, вот откуда была та бутылка шампанского, которым они отмечали свою помолвку. «Раз уж помереть, то под мухой, и с девушкой на коленях!» – бахвалился тогда Эдичка, в душе надеясь, что русские не узнают про его службу – зря надеялся, и Софии пришлось, разыгрывая неутешную невесту, спасать его из карельского лагеря для военнопленных.
Читать дальше