Екатерина Люмьер - Хрупкость

– Мне всегда врачи прописывали покой. – Люмьер благодарно и нежно улыбнулся женщине. – Но я их никогда не слушался. – Виктор обратил свой взор на Анри. – Могу я спросить?

Герцог кивнул.

– Скажите, Анри, – улыбка все еще не сходила с лица Виктора, – я смог развеять ваши предубеждения про артиста оперного театра?

На секунду на лице герцога замерло недоуменное выражение, а затем он рассмеялся.

– Я очень ошибался в вас в те времена.

– Но, согласитесь, на маскараде я с вами танцевал хорошо.

Анри улыбнулся ему, но ничего не ответил.

– Я спущусь к ужину, поиграю на рояле, если вы не будете против.

Венсан с тревогой взглянул на него.

– Ты уверен?

– Да. И меня волнует непреодолимое желание отправиться в Опера. Сегодня финальная репетиция моего балета. Два года назад мы ездили в Санкт-Петербург смотреть «Щелкунчика», и я так вдохновился музыкой Чайковского и хореографией, что не преминул возможностью почерпнуть формы и решения, и написал свой балет на сказку датского писателя Андерсена про стойкого оловянного солдатика. История о балерине, солдатике и демоне, и большой любви.

– Виктор, – умоляюще прошептал Венсан. – Мне придется привязать тебя к стулу, если ты даже подумаешь об этом.

– Тогда просто разреши мне поиграть на рояле.

– Думаю, это можно будет устроить. – Венсан улыбнулся, гладя его по волосам.

Виктор кивнул. Анри и Жозефина откланялись, а Виктор лег обратно, сетуя на то, что ему совершенно не нравится такое положение дел, что он терпеть не может бесполезное времяпровождение. Венсан лег рядом с ним, ласково гладя его по щеке.

– Я хочу тебя нарисовать, – после долгого молчания произнес он. – Только лежи смирно.

И, не дожидаясь ответа, он взял с тумбочки блокнот и карандаш и принялся быстрыми штрихами зарисовывать все, что видел. Он работал быстро и умело, сосредоточенно сдвинув брови.

– Как же ты красив, – прошептал Венсан, когда работа была сделана.

– В лежачем состоянии и в мои-то годы? – Лицо Виктора взрезала ухмылка.

Венсан нежно поцеловал его и улыбнулся.

– Ты также прекрасен, как и в тот день, когда я впервые тебя встретил.

– Я был на двадцать лет моложе. – Люмьер взял лицо Венсана в ладони.

– И я. Но разве это имеет значение?

Виктор одной рукой расстегнул несколько пуговиц своей рубашки, а второй взял за ладонь Венсана и опустил ее себе на грудь, а потом притянул его к себе для глубокого поцелуя. Оставалось надеяться, что благоразумия хватит, чтобы лишний раз не перенапрягаться. Венсан целовал его осторожно, вкладывая в каждый поцелуй все тепло, которое жило в его душе. Он не переходил границ дозволенного и даже не позволял Виктору сесть, но делал это с такой мягкостью, что ему было просто невозможно сопротивляться. Виктор все равно расстегнул рубашку Венсана, чтобы иметь возможность гладить его тело ладонями, прикасаться к нему пальцами и прижимать к себе ближе. Несмотря на нежность и неторопливость поцелуев, плоть Люмьера стала тверже, и он попросил, оторвавшись от губ де ла Круа:

– Прикоснись ко мне.

– Виктор, тебе нельзя волноваться, – с неожиданной серьезностью проговорил Венсан.

Прозрачные глаза смотрели с неким ожиданием и интересом.

– Что, даже не прикоснешься?

– Если пообещаешь мне не перенапрягаться, – сказал Венсан чуть менее строго.

– Я лежу под тобой. Можешь все контролировать.

Его ладонь скользнула под рубашку и дотронулась до разгоряченной плоти. Его прикосновения были почти невесомыми, но все же Виктор издал слабый стон. Вдруг Венсана захлестнул страх. Он отстранился и попятился назад, чуть не упав с кровати. Люмьер тихо засмеялся и даже схватил де ла Круа, чтобы тот не свалился.

– Венс!

Венсан перевел на него испуганный взгляд.

– Я причинил тебе вред, – прошептал он, чувствуя, что готов расплакаться в любую минуту.

– Ровно до того момента, пока ты не отпрянул, мне было очень даже приятно.

Венсан вновь лег рядом с ним и прислонился к его груди. Слезы все же выступили на глазах, но он старался сдерживаться из-за всех сил. Виктор вздохнул и погладил Венсана по волосам.

– Давай лежать. Так будет лучше.

И в постели они провели по меньшей мере четыре часа, прежде чем пришло время ужина.

Всю прошлую ночь Аньель не мог сомкнуть глаз. Его мучили угрызения совести. Шум в голове усилился и к утру достиг такой громкости, что он не слышал даже собственного голоса. Поднявшись с кровати, он наскоро оделся и вышел из комнаты.