– Из поколения Волка почти никого в живых не осталось, – хмыкнул Павел Петрович, – а молодежь вся перемешалась, у них свои порядки, – ворам не полагалось участвовать в работе КВЧ, как по старинке предпочитал говорить смотрящий.
– Но я не блатной, – отозвался тогда Павел, – даже если правила и соблюдались бы, они на меня не распространяются…
Не слушая прокурора, он рассматривал тройку судей, заседающих под советским гербом. Павла охраняли два милиционера, Семен Львович и его помощник Андрей Петрович устроились на первом ряду. Зал блистал пустынными лакированными стульями, от бархатных гардин пахло пылью.
Ария предупредил Павла, что бесполезно собирать, как он выразился, положительные характеристики.
– Никто не подпишется под ходатайствами за вас, – невесело сказал адвокат, – зайди речь о бытовом преступлении, я озаботился бы такими документами, но расхищение народного имущества – другая статья, – он помолчал, – хотя мне неожиданно позвонил начальник Троицкого районного отдела милиции, – Павел узнал имя лысоватого майора только от Арии.
– Алексей Васильевич Исаков, – повторил он, – Семен Львович поблагодарил его от моего имени, – троицкий милиционер настоял на открытом чтении его обращения.
– Он не согласен с решением о переводе судебного заседания в Москву, – Павел удивился смелости милиционера, – он считает, что время телефонного права прошло, – Павел знал, что скажет прокурор.
– Он будет напирать на ваше членство в КПСС и работу в идеологических структурах, – заметил Ария, – тем хуже ваше предательство принципов социализма. Поддавшись на удочку быстрого обогащения, вы забыли о долге по отношению к партии и советскому народу, – адвокат добавил:
– Я со своей стороны, напомню им о так называемом убийстве, – Павел дернул щекой, – и о вашей подтвержденной депрессии. Ваше душевное состояние заставило вас не обратить внимания на преступный характер совершаемых вами действий, – Ария откашлялся, – получи вы своевременную помощь от трудового коллектива, ничего бы не произошло, – Павлу претила ложь, но другого ему не оставалось.
– Скажи я правду, – он рассматривал судей, – и пятнашки мне не миновать. Но я больше не могу лгать, не могу и не хочу, – Павел, впрочем, понимал, что ему не поверят.
– Нет смысла рассказывать, как Комитет искалечил мне жизнь, – дверь зала скрипнула, – но я, по крайней мере, заявлю, что не считаю себя виновным. То есть считаю, – понял он, – я не успел остановить Джошуа, но в остальном моя совесть чиста, – в последние недели он заставлял себя не думать о Лауре и малыше.
– Так легче, – понял Павел, – может быть, я не смогу связаться с ними в будущем, – он решил попросить Лауру чувствовать себя свободной. Павел надеялся, что его сына воспитает достойный человек. Горло дернулось, Павел приказал себе:
– Хватит! Нельзя вспоминать о них, они моя слабость, а у меня не должно быть слабостей, – подняв глаза, он незаметно для милиционеров сжал руку в кулак.
– Проклятая комитетская тварь, – Павел выматерился, – он пришел посмотреть на мое падение. Он словно чернь в Колизее, смеявшаяся над ранеными гладиаторами. Он пожалеет, что явился сюда, мерзкая сука, – лицо Гурвича дышало сытым спокойствием.
– Председатель суда тоже такой, – Павел оценил гладкорожего карьериста с партийным значком, – второй судья – женщина, но не стоит рассчитывать на ее снисхождение, – тетка с халой на голове недовольно поджала губы, – а третий судья постарше, – почти седой человек с интересом рассматривал Павла.
– Он читал мои книги, – Павел узнавал этот взгляд, – по возрасту он мог сидеть, то есть, как сейчас говорят, стать жертвой незаконных репрессий, – как и ожидал Ария, прокурор настаивал на пятнадцати годах лишения свободы.
– Семен Львович попросит семь, – они решили, что пять все-таки слишком мало, – по закону среднего арифметического я могу получить одиннадцать, – Павлу стало горько, – восемьдесят пятый год, до которого надо еще дожить. Сорока лет мне не исполнится, но Паоло станет подростком, а я не увижу, как он вырастет…
Павел очнулся от скрипучего голоса карьериста: «Гражданин Левин, вы признаете свою вину?» Павел поднялся.
– Не признаю, граждане судьи. Я не имел отношения к преступных махинациям, – наклонившись к помощнику, Ария что-то пробормотал. Адвокат укоризненно двинул бровями.
– Не имел, – упрямо повторил Павел, – я виновен только в трагической гибели гражданки Штейнман, убитой мной в состоянии аффекта, а остальное дело сфабриковано Комитетом Государственной Безопасности СССР, – пожилой судья нахмурился, – где я работал, если можно так сказать, на внештатной основе, – Паук яростно взглянул на него, – кстати говоря, в зале присутствует… – ему не дали договорить.
Читать дальше