Аркадий Первенцев - Над Кубанью. Книга вторая

— Ключи, — твердо произнес он.

Литвиненко, пережидавший переломный момент, выпрямился, застегнул бешмет. Отвел руки сынов. Это уже не был хилый, как бы придавленный несчастьем старик. Перед Егором предстал хитрый и опасный враг, только на время надевший личину смирения.

— Имеешь право, ломай замки.

— А человечество не понимаешь? — Мостовой близко поднес обращение Петрокоммуны. — Человечество, а?

Литвиненко выхватил бумажку из рук Егора.

— Что ты в меня тычешь? — вскняел он. — Они люди, а мы собаки? Им отдай, а сам с голоду подыхай! Так, что ли, по-твоему?

Мостовой, ничего не отвечая, нагнулся, поднял бумажку и, твердо ставя ступни, пошел сквозь толпу. Расступились. Егор направился к одиноко стоящим распряженным дрогам. Пошатав их, он нагнулся, что-то щупая под передком, уши налились кровью. Потом он постучал по низу деревянной болванкой, пока наружу не показалась головка шкворня. Уцепившись за головку пальцами, сразу вытащил этот своеобразный ломик. Возвратился к амбару.

— Арестантское дело, — тихо сказал Павло, нагибаясь к нему.

Мостовой легонько высвободил плечо и молча вложил шкворень в пробой. Как-то подпрыгнул всем телом, повис на ломике. Пробой поддался и вылез, таща за собой желтую сухую древесину. Егор рванул от себя. Двери с треском раздались. На известковые камни порожков, на снег, затоптанный сапогами, потекло зерно. Амбар был набит «под завязку».

— Наваливай! — закричал Егор торжествующе. Уловив легкий испуг на лицах единомышленников, повторил приказание.

Литвиненко пятился назад:

— Разбойник!..

Повозки подъезжали. Раскинули латаный брезент, появились мешки, завязки из шпагата.

— Перевеивать не будем? — озорно крикнул Шульгин.

— Давай так, — сказал Егор, — я его когда-то сам перекружалил. Ядреное зерно…

Когда тронулась первая подвода, старуха Литвиненко громко завыла, срывая с себя полушалок и платки. Ее поддержали невестки.

К женщинам, сбившимся в кучу, подошел Ляпин.

— Милуетесь на комедь такую? — упрекнул он. — Глядите, к вам двинутся. Не сегодня, так завтра.

Кое-кто из баб выпустил волосы, приготовляясь поддержать причитанье.

— Бабоньки, чего вы его слухаете? — выскочила Любка Батурина. — У него зуб со свистом. Он сам вроде Со-ловья-разбойника… Тимоха на велигуровской протоке себя пометил… кровью помеченный… — Толкнула Ляпи-на: — Иди, гвардеец. Таких мы видали.

Ляпин отступил, пораженный небывалой непочтительностью Любки.

— Павла приведу, шалава. Подол задерет. — Обратился к лритихшим женщинам — Есть середь вас бабы тех, кто па Катеринодар-город подался? Истинную власть рушить… Видите, что большевики с нами делают?

К Ляпину подошел Шульгин.

— Брось, Ляпин, — пригрозил он. — Мостовой давно до твоей благородии добирается. Не серди его.

Народ тихо загудел. Из амбара продолжало течь зерно. Мостовой торжествовал. Еще одна победа. Борьба поднимала в нем новые силы и готовность к продолжению этой борьбы, которая никогда не казалась ему легкой. Сенька крутился возле отца. Егор поймал сына, нагнулся как к сообщнику.

— Шут с ними, с амбарами. Только на глаза мозоли набивают, — повторил он Сенькину фразу.

— А я, батя, уже голыш приготовил, — похвалился Сенька, показывая серый булыжник;—думаю: как на тебя бросются, так я начну колошматить…

Литвиненко ушел в дом, опустился на лавку и залпом выпил большой черпак юшки грушевого взвара.

— Чего ж теперь делать? — присаживаясь спросил Ляпин. — Только антихриста вроде еще па свете не было.

— Всех он вас перешиб, Егорка, — укорил Литвиненко.

— Верно, — покорно согласился Ляпин. — Думал было к нему сунуться, да вроде кто ноги гвоздями пришил. Какой-ся от него яд выходит.

Литвиненко снова глотал взвар, покряхтывал и посапывал.

— За другой не принялись?

— Пока один подчищают.

— До остальных амбаров ему пустяк добраться, — сказал Литвиненко, — абы только первый кусок вырвать, теплого мяса нюхнуть. Глазищи-то у него какие-то зеленые, страшные. Видел?

— Видел.

— Чего же делать теперь? — скривив губы, спросил Литвиненко. — Прощеного воскресенья дожидаться? Казачество в навоз мешают. Видать, скоро вместо кизяков в печку кидать начнут.

Брагин вошел в комнату вместе с Лукой Батуриным.

— Его зачем привел? — тихо спросил Ляпин. — Сын-то с теми.

— Чепуха, — отмахнулся Брагин. — Старик хороший. Да и сын неплох.

Он подсел к столу, расправил черные усики и, вытащив из кармана зеркальце, начал разглядывать ровные белые зубы.