Владимир Мороз - Рваные души

– Мадам, – сказал он, подойдя к женщине, – старик Бурже просил передать вам это, держите.

Этьен протянул ей чашку с горячим тягучим шоколадом и тарелочку с еще теплым круассаном. Женщина взглянула на него с непередаваемым удивлением.

– Вы так добры ко мне, юноша, – немного помолчав, сказала она. Какая-то неподдельная нежность была в ее голосе, Этьен смутился и, как ему самому показалось, покраснел. Он передал женщине чашку и блюдце и, уже уходя, сказал:

– Посуду оставьте на скамейке, я потом заберу.

– Большое спасибо за вашу доброту, – еще раз поблагодарила его женщина, Этьену даже показалось, что ее голос немного дрогнул, казалось, еще чуть-чуть и женщина заплачет. Он повернулся и быстрыми шагами пошлепал по лужам в кондитерскую. Зайдя, он увидел старика Бурже, стоявшего у окна и пристально смотревшего на скамейку и женщину на ней. Через некоторое время Бурже грустным голосом произнес:

– М-да… она приходит сюда уже несколько месяцев подряд каждую субботу. И уходит всегда одна, не дождавшись, чтобы в следующую субботу вновь занять свое место на этой деревянной скамейке. Вот это настоящая любовь! Господи, помоги ее мужу вернуться, – сказав это, он перекрестился. Этьену показалось, что в глазах старика блеснули слезы…

– Вольдемар, проснитесь, друг мой сердешный, нас ждут кровавые дела!

Владимир оторвал тяжелую голову голову от свернутой в скатку шинели, заменявшей ему подушку. За последнюю неделю он уже успел позабыть, что такое сон. Да и сном это назвать было трудно, это был провал бесконечно уставшего человека куда-то в пустоту. Скорее это можно назвать протестом самого организма на бесчисленные издевательства над ним, организма, который хотел просто немного восстановиться от постоянной усталости, недосыпа, нервного напряжения, когда сознание настолько помутнено, что человек перестает быть человеком, а становится биологическим роботом, животным, живущим только благодаря инстинктам. Все еще невидящими спросонья глазами он вначале посмотрел на часы: прошло всего полчаса, как он проверил часовых и решил все-таки немного поспать, так как обстановка пока позволяла. После очередного дневного боя обе изможденные стороны отдыхали, приводя себя в порядок и собирая новые силы к следующей кровавой трагедии. Лишь лениво взлетали осветительные ракеты и долго висели над головой, медленно опускаясь, словно пытаясь рассмотреть, кто же еще не спит этой беспокойной отрывистой ночью, да периодически раздавалась пулеметная очередь, словно деревенская собака учуяла что-то в воздухе и решила облаять так, на всякий случай, чтобы показать, что не зря ест хозяйский хлеб. Иногда ухали тяжелые разрывы снарядов, как будто огромный дракон, еще совсем недавно извергавший пламя и дым, пожирающий все, что попадалось ему на пути, тоже решил немного передохнуть и теперь тяжело ворочался во сне.

Владимир сел на топчане, протер глаза ладонью и только потом взглянул на говорившего. Перед ним стоял бравый, невысокого роста полковник Александр Фейербах, круглолицый, коротко стриженный и, как обычно, подтянутый. Если бы не сапоги, покрытые липкой черной грязью, то можно было подумать, что господин полковник готовится к очередному параду. Его волосы были настолько светлыми, что отдавали какой-то желтизной. Именно поэтому еще с юнкерского училища за ним прочно закрепилось прозвище Цыпленок. Род Александра тянулся прямой линией от потомственных прусских военных. Его деды и прадеды ничего и не умели делать, кроме как только воевать. Давным-давно, еще при Петре Первом, один из предков Александра поступил на службу к русскому царю, да так и осел здесь, обзавелся потомством и продолжил семейную традицию теперь уже русских военных. Александр очень гордился своим родом и не упускал случая напомнить собеседнику о своем военном предназначении. Владимир учился с ним в одном юнкерском училище в одном взводе, и, как говорится, вместе не один пуд соли съели, и поэтому отношения у них были добродушно-товарищеские, несмотря на различие в званиях и должностях.

– Саша, штабная крыса, а ты что здесь делаешь? Решил нюхнуть свежего пороху или пришел с художником написать свой портрет на фоне окопов и воронок, чтобы пополнить достойную коллекцию твоих уважаемых предков? – с легким сарказмом сказал немного хрипловатым голосом Владимир, затем, повернувшись ко входу в землянку, прикрикнул: – Семеныч, неси воды. И тотчас же, как будто из ниоткуда, на пороге появился Семеныч, невысокий коренастый солдат, с белой как лунь, седой головой и каким-то очень серьезным проницательным взглядом.