Александр Черенов - Брежнев - «Стальные кулаки в бархатных перчатках». Книга первая

В пятницу вечером Николай Викторович позвонил Леониду Ильичу. Сам позвонил. И не только потому, что извёлся ожиданием. Имелась причина и посерьёзней: третьего дня ему пришлось в очередной раз «претерпеть» от Хрущёва. Да ещё – «по линии сельского хозяйства». Когда Николай Викторович сказал, что закупка хлеба за границей – это удар по авторитету Советской власти, Хрущёв вспылил:

– Вы на что намекаете?

– Упаси, Боже: ни на что!

На всякий случай Николай Викторович даже занёс руку для «осенения крестом». Но даже Господь не смог предотвратить гнева Никиты Сергеевича и излияния его на голову секретаря ЦК. Хрущёв «завелся с полуоборота». Даже в совершенно невинном – и совершенно искреннем – «Упаси, Боже!» он расслышал то, чего там и не было: подтекст.

– Может быть, Вам не нравится и линия партии на обеспечение кормами животноводства?

И тут, словно чёрт дёрнул Подгорного. Нет бы промолчать! Да и сказал-то всего очередной дифирамб! Без задней мысли!

– Ну, это, прежде всего – Ваша линия, Никита Сергеевич. Вам принадлежит основная заслуга в культивировании столь ценной кормовой культуры, как кукуруза.

Стерпеть такое было выше сил Хрущёва! Четыре оскорбительных выпада за несколько секунд: «Ваша линия», «основная заслуга», «культивирование», «ценная кормовая культура»! В каждом слове Хрущёву чудился издевательский намёк.

И буря, разумеется, «не задержалась в пути». Никита Сергеевич орал – в том числе и матом – что он действительно вынужден брать на себя всю ответственность, потому, что один только он и работает. А все остальные – бездельники и тунеядцы! А Подгорный идёт неверной тропой охальников, вроде Брежнева и Игнатова!

Под конец истерического монолога, Никита Сергеевич, обдав Николая Викторовича изрядной порцией слюны, недвусмысленно предрёк будущее:

– С одним я разделался – разделаюсь, придёт время, и с другим…

В отличие от катренов Нострадамуса, этому предсказанию можно было верить. Всего двумя годами раньше Игнатов не только не был избран в Президиум ЦК, но и оказался перемещён с поста секретаря ЦК на скромный, ничего не значащий, де-факто церемониальный пост Председателя Президиума Верховного Совета РСФСР. А ведь какие у него были амбиции! Какие планы!

Быстренько вспомянув прошлое, Николай Викторович честно облился потом, и начал отступать к двери. Уже в спину он получил от Хрущёва «на дорожку»:

– Кукуруза тут ни при чём! Всё дело – в людях, в структуре! Надо будет заняться структурой! Ох, надо! Совсем распустились! Распоясались!

«Заниматься структурой» было любимым делом Никиты Сергеевича – неважно, о какого рода «структуре» шла речь…

– Ну, что, Леонид Ильич: не передумал?

Вопрос прозвучал настолько двусмысленно – и в то же время настолько однозначно, что Брежнев усмехнулся. Но формулировка не была следствием косноязычия Подгорного: сказал то, что думал, и то, что хотел сказать. Николай Викторович, хоть и был известным грубияном, мог выразить собственные мысли не только в нецензурной форме.

– Да нет, не передумал. Место встречи изменить нельзя.

– Ну, тогда до встречи, Леонид Ильич! На «месте встречи»…

И вновь Брежнев не спешил «раскрываться». Уже освежевали добытого кабана, уже расписали его по кускам всем знакомым: была у Леонида Ильича такая «хлебосольная» привычка – а он всё не начинал разговора «по существу». Николай Викторович с досады «хватил» вторую рюмку – и даже не закусил. Но, даже не закусив, он даже не поморщился: sic!

– Ты сегодня – как встрёпанный воробей. Что случилось, Николай?

Сократив обращение до имени, Брежнев первым сделал шаг навстречу. Это уже было что-то – и Подгорный не только не стал возражать, но и «шагнул» сам.

– Ох, Леонид, и не спрашивай…

И хоть персональные обращения ещё не дошли до уменьшительно-ласкательной формы, «процесс сближения пошёл». И – «семимильными шагами» – пусть и незримо для непосвящённых.

– Никита?

Леонид Ильич был мастером по выходу на суть одним словом: опыт. Мгновенно порозовев лысиной, Подгорный мрачно сверкнул, казалось бы, давно не сверкающим глазом.

– Совсем зарвался Хрущ… С говном бы меня сожрал…

Брежнев усмехнулся. Тонко. Одними глазами, даже не тронув губ.

– Кукуруза?

Лаконизм не изменял Леониду Ильичу, а он – лаконизму.

– И пшеница – тоже…

Николай Викторович также не спешил прибегать к развёрнутым ответам. Чувствовалось, что даже сейчас, по прошествии дней, он остро переживал собственное унижение. Хотя, казалось бы, давно пора и привыкнуть: чай, не впервые. Да и чиновник – такое дело: и барин, и холоп – «в одном наборе». Ни другого образа, ни другого содержания нет – и вряд ли будет.