Александр Черенов - Брежнев - «Стальные кулаки в бархатных перчатках». Книга вторая

Михаилу Андреевичу стало дурно уже от одной этой мысли. Дрожащей рукой он провёл по неприлично влажной коже лба: фирменная сухость «приказала долго жить». И немудро: такие дела! Тут не только лбом промокнешь, но и штанами – и совсем даже не потом. А, если Брежнев ещё и о письме в ЦК узнает? Шелепин вполне мог разболтать! Нет, разумнее было поговорить с Шуриком без письма: бережёного Бог бережёт.

Михаил Андреевич ещё раз качественно содрогнулся: чуть было не дал маху с эпистолой. Итак: Шелепин. Это – хорошо, но мало. Кого ещё можно подключить к делу? Суслов начал лихорадочно перебирать в уме кандидатов. Несмотря на долгую жизнь – в том числе, и в политике – Михаил Андреевич так и не научился сохранять хладнокровие в критических ситуациях. Не смог переборот характер. Но, вместе с тем, предельным напряжением нервов и мобилизацией страха «на полезное дело» он заставлял немногочисленные мысли крутиться всё быстрее – и, в конце концов, нередко «выдавал на-гора» единственно разумный и даже спасительный рецепт.

Вот и сейчас мысли покрутились не зря. Первым из «козырей» «выглянул» Полянский. Суслов поморщился: можно, конечно. Но не сейчас. Не на этом этапе: Митя уже давно – не «лидер в забеге». Брежнев сумел его задвинуть – и тот не возражал. Во всяком случае, открыто. Может быть: Шелест? Нет: Пётр Ефимович имел много недостатков, и один – самый большой: киевская «прописка». Он – в Киеве, а вопросы надо решать оперативно. Телефон не может заменить личного общения. А, если ещё он станет «телефоном доверия»? Да и авторитет настырного хохла в последнее время заметно упал. И не сам упал: Леонид Ильич «уронили». Так что, к роли инициатора подъёма вопроса о Брежневе Шелест не был готов. Что же – до его поддержки… Поддержать он мог, но только на заключительном этапе. Тогда, когда Леониду Ильичу оставалось бы произнести: «И ты, Брут!»

Следующим в мысленную прозекторскую угодил Воронов. Энтузиазма на лице Михаила Андреевича, как минимум, не прибавилось. Конечно, Геннадий Иванович – мужчина серьёзный. И часть своего былого авторитета ему удалось сохранить и сегодня – не в пример Шелесту и Полянскому. Воронов – это солидно. Но Суслов очень сомневался в том, что Геннадий Иванович рискнёт «подписаться на дело». Убедившись в силе Брежнева, он лишь усилил собственное бессилие. Все оставшиеся ресурсы он направил на дело сохранения бдительности. Зря, конечно: его «фирменная» осторожность – лишь отсрочка от приговора Леонида Ильича…

Опять закололо в сердце. Михаил Андреевич сунул ладонь под сорочку, и начал массировать область болезненных ощущений. А тут ещё и рука заныла. Предположительно – по его собственным предположениям – от простуды. Оговорка – не случайна: в отличие от большинства соседей по Кремлю, Суслов решительно не доверял медикам. Увы: атавизм сталинских времён. Врачам, удостоенным доступа к телу больного, приходилось несладко: тот был сам себе лекарем. И не только в теории, но и на практике: занимался самолечением. Тем самым, осуждаемым профессионалами, но которое только и гарантировало сохранность.

Ас выживания в экстремальных условиях – в политических верхах – Михаил Андреевич не хотел быть ни «недолеченным», ни перелеченным»: насмотрелся уже и на тех, и на других. В Колонном зале насмотрелся – в дни прощания.

Оставалась только одна кандидатура, на которую в таком деле он мог положиться больше, чем на Шелепина: Мазуров. Суслов ещё раз натурально покривил лицом – уже не от сердца, а «от чистого сердца»: очень, уж, не хотелось ему вовлекать в это дело первого заместителя Председателя Совета Министров. Увы: с Кириллом Трофимовичем они никогда не были близки. Более того, их отношения были скорее прохладными, чем даже просто равнодушными. С точки зрения профессионалов Кремля, Мазуров был человек неправильный: принципиальный, решительный, не терпевший беспорядка ни в делах, ни в людях, и, к тому же, прямой в высказываниях. Иногда – слишком прямой.

Не всем и не всегда это нравилось. Во всяком случае, Михаилу Андреевичу – точно. Ему претила «лобовая» прямолинейность Кирилла Трофимовича, часто переходящая в резкость и заканчивавшаяся «обменом мнениями о личности друг друга». Хорошо ещё, что обмен «мнениями о лицах лиц» не переходила на лица «участников обмена».

В отношении секретаря ЦК по идеологии Мазуров держал себя ровно, но отстранённо. Даже холодно. Ни о каком товариществе – не говоря уже о дружбе – и речи не шло. Слишком активно не искали дружбы Михаил Андреевич и Кирилл Трофимович. Да и товарищами они были только «по линии обращения». Даже – не «товарищи по оружию». В лучшем случае: «товарищи по партии».