Игорь Гергенрёдер - Донесённое от обиженных

Есаул воскликнул с острым мучением в тоне:

– Почему государь не предложил престол Николаю Николаевичу? Тот унял бы и думу, этих трепачей-адвокатишек, и разнузданную шваль в солдатских совдепах!

Прокл Петрович, предупредив, что не хотел бы обидеть лиц немецкого происхождения, коли они есть среди его собеседников, сказал:

– Ни отрёкшийся царь, ни Николай Николаевич, ни Михаил Александрович, - имена он выговорил с лёгким презрением, - не годятся по той причине, что они - люди с чужими паспортами!

Ротмистр, занявшийся жареной уткой, крякнул - то ли от наслаждения жарким, то ли от услышанного. Есаул и Антон Калинчин вперили в Байбарина пытливые взгляды, какими буравят человека, заподозрив, что он не тот, за кого себя выдал. Сотник, сидя в табачном дыму, как в коконе, ухмыльнулся хитрецкой мужицкой ухмылкой и почти прикрыл щёлочки глаз.

Прокл Петрович, не замечая, что пальцами отбивает по столу такт, начал в тревожном вдохновении:

– Народ пребывал и пребывает в убеждении, будто его царями были Романовы, тогда как это - Гольштейн-Готторпы!

Он разъяснил, что государь одного из германских государств - герцогства Гольштейн - был преподнесён русскому народу под фамилией Романов. К обманутым отнеслись более чем пренебрежительно: их царь Пётр Фёдорович у себя на родине по-прежнему оставался Карлом Петером Ульрихом фон Гольштейн-Готторпом.

Что подмена династии может открыться, беспокоило самодержцев Голштинского Дома. Почему они и оберегали столь ревниво своё неограниченное самовластие, ненавидя всякую возможность свободного народного волеизъявления.

– Во всех странах Европы, - Байбарин подчёркивал голосом важность произносимого, - давным-давно действовало народное представительство, те же болгарская и сербская монархии не жили без парламента. И лишь в России до 1906 года не имелось никакого его подобия. (16)

Прокл Петрович напомнил о практиковавшихся вплоть до 1904 года телесных наказаниях.

– Немцев-колонистов - тех нельзя было высечь. А русских крестьян, солдат, матросов секли! - воскликнул он так, словно был уверен, что его возмущение разделят.

Есаул, оттопырив губы, процедил:

– Порка и ныне полезна.

Байбарин, глядя в его враждебно потускневшие глаза, произнёс с вкрадчивой подковырочкой:

– На немцев цари, никак, пользу эту жалели... А что находили полезным для немцев? Собирать по Германии желающих и перевозить за счёт русской казны, относя сюда и кормёжку, в российские пределы. В паспорта вписывали гордое «колонист-собственник», - приводил подробности хорунжий. - Русские мужички загодя им дома строили. (17) Немцам давалась бесплатно земля, беспроцентная ссуда. Они не подлежали воинской службе, с них не взимали налогов.

Он обвёл взглядом собеседников:

– Ну, а что наши мужички имели и как им доставалось - полагаю, и без меня известно-с.

Ротмистр раздумчиво вставил:

– Случалось, едешь по немецкому селу - дома каменные, процветание. Ни одного оборванного не увидишь, лица самодовольные. Неужели, себя спросишь, это крестьяне?

– Колонисты! - поправил Прокл Петрович и продолжил с насмешливым умилением: - Я вам, господа, фактики. Александр Суворов после своих потрясших мир побед, после великой своей службы был отправлен в ссылку - за нелестный отзыв о прусских порядках в армии. Умер в опале. А немецкий офицер Беннигсен, изволивший на русскую службу пойти? Только за участие, под началом Суворова, в польской кампании 1794 года был произведён в генерал-майоры, награждён золотой в бриллиантах шпагой с надписью «За храбрость», получил другие награды и - главное-то! - получил тысячу с лишним крепостных!

– Но это... - начал Антон Калинчин и потерялся; выражение у него было вопросительное и беспомощное, - это не могло быть терпимо...

Байбарин развёл руками:

– Но - происходило...

Мы, со своей стороны, не отвлекаясь пока на все многочисленные подтверждающие примеры, упомянем хотя бы о Фабиане Остен-Сакене, который тоже воевал под началом Суворова и за участие в польской кампании удостоился золотой шпаги. Александр Первый назначил Остен-Сакена членом Государственного совета и возвёл в графское достоинство, а Николай Первый возвёл в княжеское, пожаловав ему в день своей коронации первый классный чин генерал-фельдмаршала.

Остен-Сакен был награждён всеми высшими орденами империи. Когда же он состарился, царь, сохранив за ним жалование главнокомандующего армией, пригласил его на покой ко двору и приказал приготовить для него помещение в одном из своих дворцов.