Игорь Гергенрёдер - Донесённое от обиженных

– Кому-у? - внезапно озверел Житоров. - Мне не хочешь признаться? У-уу, говнюк!

Вакер почувствовал, что приятель перехлестнул и не только можно, но необходимо «взорваться».

– Как власть преображает человека! - горестно съязвил он, поморщился и добавил дрожливо-оскорблённо: - Ты сам - то, чем меня назвал.

Друг между тем думал: «Что если Юрка (кто его знает?) окажется даровитым романистом?»

Житоров сейчас жаждал двух достижений: заполучить убийц отца и увидеть изданный в Москве объёмистый роман о нём.

– Не цепляйся к словам, - сказал мирно, но не без строгости. - Ты полез туда, несмотря на надпись, потому что знал: я тебя вытащу. Ты не ошибся. Но в нашей работе есть этика! - произнёс он с ударением. - Столичный хлыщ козыряет знакомством: вот как ты выглядишь. Нехорошо - спекулировать именем начальника.

Гость удручённо согласился, думая: приятель мало что выжал из очной ставки двух бывших дутовцев, и оттого он в скверном настроении.

Воспалённо-диковатые налитые кровью глаза начальника излучали сухой блеск.

– Чем тебе дедуха зенки мозолит? Уходишь от романа, распыляешь внимание...

Юрий возразил, убеждая: в книге может «сыграть» любая мелочь, привлёкшая творческое любопытство, какая-нибудь «случайность» будет в ткани вещи вовсе не случайностью, а... Он оборвал рассуждение, заметив, что Марат уже не слушает, и спросил как бы сам себя:

– Почему его к вам в здание пускают? Ага - сторож. Но почему сторожем взяли такого старого, дряхлого?

Житоров наградил себя, задавшись вопросом, полным презрения: «Если б твоего отца убили, мог ли бы ты питаться идеей отмщения?! Твоя стезя - мелочи вынюхивать, немощных выслеживать. Несчастный чуть живой старик и тот не даёт покоя!»

– Время идёт, я - на работе! - напомнив это приятелю, проводил его до ворот и пообещал навестить вечером в гостинице.

По пути в неё Вакер размышлял: Марат чересчур эмоционален для его должности. Он слишком много пламени расходует на историю отца: то есть на семейное, личное дело. Дед - шишка: внучок и выступает эдаким смелым спесивцем. Опять же растили революционеры: было от кого поднасытиться властолюбием.

А Юрия воспитывали во всепоглощающей любви к труду и к честному заработку. Он помнит ослепительный, щемящий сердце праздник: папа и мама подарили полусапожки телячьей кожи. Они пахли едко, кисловато - этот запах чарующе ударил в голову мальчика.

В полусапожках полагалось ходить только на занятия (он занимался в начальном училище) и в кирху. Родители Юрия, немцы Поволжья, исповедовали лютерано-евангелическую веру, и, пробудившись, а также перед сном сын читал наизусть: «Ich bin klein, mein Herz ist rein», «Wen ich liebe? - fragst Du mich. - Meine Eltern liebe ich...» («Я мал, моё сердце чисто», «Кого я люблю? - спрашиваешь Ты меня. - Моих родителей люблю я...»)

Семья жила в Покровской слободе, что располагалась на левом берегу Волги напротив Саратова. Вакеры имели домик с огородом, садом и коровником. В воскресные дни Юрий обувал старые грубые башмаки, что в своё время перейдут к младшему брату, и помогал матери везти на базар тележку с молочными продуктами. Родившаяся на Волге мать изъяснялась по-русски коверканно:

– Фкюсный слифки, сфежий сметана! Ошень дешёфый!

Приятной внешности мальчик в заботливо заштопанных носках, в опрятном костюмчике с заплатками на локтях и на коленях жгуче стеснялся выговора матери и своего облачения, которым он был обязан неукоснительно повторяемой дома мудрости: «Разумная скупость - не глупость!»

В каникулы Юрий отправлялся в Саратов и подрабатывал, продавая на улицах газеты. Любопытство подбивало заглядывать в них. Кражи, побег из тюрьмы, поджог, приткнувшийся к свае причала утопленник - всё это выпестывало изумлённое влечение к кругу тех, кто пишет о таких тёмных, мрачно-щекочущих случаях...

Страшась её хрупкости, он прятал от всех мечту стать газетным репортёром. Украдкой на клочках бумаги, сожалея, что этого не случилось действительно, писал: «Сообщение в газету. Дворник Клим застал свою жену с каким-то человеком. Человек быстро одевался, а дворник ругал его и бил, человек дрался тоже. Когда он убежал, Клим зарезал свою жену ножом. Пока больше ничего неизвестно».

Юрий изощрял хитрость, терзаясь - куда прятать «сообщения»? И выискал место: взобравшись по лестнице к крыше, засовывал клочки под черепицу с краю.

Теперь под этой крышей проживает младший брат со своей многодетной семьёй, а отец и мать занимают особнячок поодаль от главной улицы Энгельса (так ныне зовётся город, что ранее был Покровской слободой).