Игорь Гергенрёдер - Донесённое от обиженных

Перед столом встал, вытянувшись, руки за спиной, только что приведённый молодой болезненного вида казак. Зиновий Силыч без интереса обронил:

– Шашка у тебя есть?

– Так точно!

– Но ты ею наших товарищей не сёк?

– Никак нет! - лоб казака едва приметно увлажнился.

Комиссар с улыбочкой едко взглянул на хозяина избы, замершего у порога горницы:

– Подойдите сюда. Как ваша фамилия?

Тот испуганно сказал, и Житор медленно записал фамилию на листке сверху. Станичник следил за процедурой, вытаращив глаза и приоткрыв рот.

– Он, - указывая карандашом на хозяина, адресовался комиссар к молодому, - рубил?

– Он? Не-е. Никак нет!

Зиновий Силыч, бросив пристально-цепкий взгляд на того и другого, раздельно проговорил:

– Покажете честность - советская власть вас простит. Станете упорствовать, а кто-то на вас укажет: «Рубил! Стрелял!» - расстреляем!

Хозяин поднял на комиссара глаза и тут же опустил.

– Видите, оно как, сударь-товарищ... на меня - могёт так выдти - могут сказать: рубил! А я не рубил ни в коем разе, у меня в руках шашки не было, я только стукнул...

– Топором?

– Упаси Бог! Палкой.

Тонкие губы Житора чуть покривились:

– С какой радости вы стукнули палкой обезоруженного, - сделав паузу, повысил голос, - взятого вашими под конвой человека?

Казак, потупившись, стоял недвижно.

– Да уж больно он заорал супротив души. Заелись, орёт, землёй, а мы её с иногородними разделим! А откуда же у меня лишняя земля, сударь-товарищ? У меня...

– Хватит! - перебил комиссар.

Лицо хозяина сморщилось, как от позыва чихнуть, он куснул с хрустом руку и вдруг прилёг грудью на стол, зашептал комиссару:

– Он не рубил... а как один ваш спрятался за кладку кизяка, он его нашёл и вывел. Решил, грит, с оружьем чужое отнимать - умей и ответить!

Молодой казак воскликнул изменившимся странно высоким голосом:

– Благодарствую, Федосеич! О-о-ох, спасибо! - и заперхал, в груди захрипело с присвистом.

Федосеич отошёл от стола, рухнул на колени и поклонился молодому, звучно приложившись лбом к полу:

– Прости-и! У меня дети, а ты один, у тя - чахотка, век твой всё одно...

Казак, вздрогнув, отклонился назад, словно размахиваясь верхом туловища, и яростно плюнул в застывшего на коленях. Комиссар брезгливо взмахнул рукой: красногвардейцы с винтовками вывели обоих.

Допрошенных отводили в угол двора к овчарне и оставляли там ждать под охраной пары дюжин отрядников, что грызли семечки и дымили козьими ножками. Вооружённые люди стояли с зудом готовности вокруг крыльца пятистенки, толпились в сенной комнате, куда долетал мерный, с неслабеющей лёгкой ехидцей голос комиссара. Вчерашний перронный носильщик Будюхин, будучи при нём за денщика (звался вестовым), позаботился, чтобы Зиновий Силыч, не прерывая допросов, поел вынутого из печи супа с бараниной. Будюхин осторожно понёс и поставил на стол чашку круто заваренного чаю.

Перед Зиновием Силычем предстал заросший буйной бородой станичник: вполне примешь за пожилого, но выдают молодые глаза, гладкий чистый лоб. Его спросили: размахивал ли он шашкой лишь ради веселья души или, случаем, и порубливал безоружных? Он невыразительно буркнул:

– Ну.

– Признаётесь, что рубили насмерть наших товарищей?

– Ну!

Зиновий Силыч приостановил дыхание, чувствуя себя как бы в тупике; отхлебнул чаю, обжёгся и вскричал:

– Ну, хорошо! Ну, надо же и объяснить... - повторил за казаком «ну», не заметив этого. Было неуютно от ощущения некой недостаточности, что портила всё дело. Схватил газету, расправил: - Съезд советов, он проходил в Оренбурге, постановил... Слушайте! «Ввести на хлеб твёрдые цены, в кратчайший срок организовать при волостных советах продотряды, не останавливаться ни перед какими мерами для обеспечения хлебом трудящихся...»

Обескуражила мысль: кому он читает? Это же тупица, недоумок! Зиновий Силыч оставил газету и, положив правую руку на револьвер, проговорил с деланно равнодушной суровостью:

– Убью на месте...

Казак смотрел с холодным презрением, и комиссар закричал:

– Увести-и! Следующего!

Этот оказался таким же бородачём, а сложением так и покрепче. Житор, держа обеими руками газету, смерил его взглядом исподлобья.

– За нами вся рабоче-крестьянская Россия! В каждом номере печатается, что трудовое казачество тоже за нас. Сказано - читаю: «Казаки нескольких станиц собрались и решили добровольно сдать советской власти четыреста пудов...»