Владислав Реймонт - Последний сейм Речи Посполитой

— Скорее бы их на потеху палачу, — процедил Заремба сквозь зубы. Но тотчас, чтоб затушевать эти слова, прибавил: — А вон того, что за ними, я откуда-то знаю.

— Белинский — председатель сейма. Тысяча дукатов в месяц на руки и столько же продуктами, квартирой и любовницами. Честное слово! Бокамп вынужден давать ему каждый день кормовые, иначе ему нечего было бы есть и негде жить. Все проигрывает. От Коссаковских тоже выуживает немало. И тут стрижет и там бреет.

— А тот рыжий — Мошинский? Весь в бриллиантах!

— Да, это наша «драгоценность», граф Фредерик. Думает, вероятно, что под дорогими каменьями не виден будет его горб и лисья морда.

— Помощник командира нашей юнкерской школы... Но я с трудом его узнал, — ужасно постарел. Этот, я думаю, ни у кого не на содержании? Чересчур сам богат!

— Богатый, бедный — какое это имеет значение? Берет тот, кому дают. Не дают даром, ради чьих-нибудь прекрасных глаз. Этот, конечно, деньгами не берет, но так себя ценит, что, если ему помахать перед носом канцлерством, сделает, чего от него ни потребуют. Пока что уже чванится табакеркой с портретом императрицы, которую получил за договор. Честолюбивый субъект. Холодный, как камень, и жадный, как торгаш. Очень при этом образованный, и не за страх, а за совесть работает для Семирамиды и для Речи Посполитой! Имеет две слабости: любит блеснуть уменьем танцевать и с увлечением коллекционирует драгоценные каменья. Посмотри, как усыпан ими, — совсем как Люлли! Одни запонки стоят не меньше пятидесяти тысяч дукатов. А эта, что трясется так потешно с ним рядом, точно корзинка у мужицкой телеги, это — генеральша Раутенфельд. Генерала сам скоро узнаешь и «полюбишь». Он следит за порядком в сейме, присутствует на заседаниях с зажженным фитилем от пушек. А посему пользуется «пламенным» почтением у публики.

— Мадам, однако, похожа на обозную маркитантку. Продолжай, продолжай, я тебя слушаю с неослабевающим восторгом.

— Да, да, не жалей восторгов! — ехидно усмехнулся Воина. — До конца еще далеко. Видишь вон того, в зеленом фраке и золотистом жилете? Это литовский гетман, Забелло. Может быть, он тебе знаком. Разреши мне во всяком случае представить тебе: глазки, полные кротости, лицо добряка и походка голодного волка. Достойная персона! Ограбил родного брата и пустил его по миру. Дело прогремело на всю Речь Посполитую. Креатура Коссаковских и советчик во всяких грабежах и насилиях. Чтоб ты проникся еще большим почтением к гетману, расскажу тебе, что это он продал распущенную брацлавскую бригаду Кречетникову. Пока говорят об этом шепотом, но известно уже довольно громко, как он ловил с казаками рядовых солдат и брал за них по пять целковых, за офицеров по пятьдесят, снаряжение же продавал отдельно. Необходимо прибавить, что ему приходилось делиться со своим другом-товарищем Злотницким. Теперь понимаешь, что это муж весьма заслуженный в делах государственных, — прибавил он с тусклой усмешкой.

Север живо обернулся. У соседней колонны стоял Якуб Ясинский, бывший его полковник, и как будто внимательно прислушивался.

— Ужасные ты рассказываешь вещи! Мне страшно даже все это слышать.

Он с тревогой посмотрел на Ясинского.

Воина понял его опасения, но, погладив для развлечения волосы на своих висках, бросил небрежно:

— Все это знают и передают друг другу по секрету. Только я не требую от тебя, чтоб ты его хранил. Если угодно, можешь рассказывать всем.

— Я не большой охотник распространять сплетни, особенно столь невероятные.

— Можешь мне верить... Во всяком случае, если тебе это интересно, потерпи и послушай... Вон смотри: розовый фрак с расцветкой, парик с черной лентой в косе, волосы напудрены, лицо точно застывшее, нос красный, с бриллиантовой каплей от табака, движения мешковатые, взгляд глуповатый, — это сам литовский маршал Тышкевич. Это о нем гуляют удачные стишки:

С булавой по палате бродит,

Публику из зала выводит.

Потихоньку высокие речи произносит,

А вслух — у Сиверса прощенья просит...

Терпеть не может Коссаковских, а потому «страшно любит отчизну», только так боится в этом признаться, что выражается о ней только фигурально и называет ее — «Дианой». Часто дуется на Сиверса и потихоньку помогает недовольным, но так как у него имение в российских границах, а посол любит щекотать его по ним военными постоями, то соглашается на все. Очень почтенная, хотя столь же потешная фигура. За ним ковыляет, точно хромая лошадь, князь Сулковский. Говорят — интимный друг прусского короля. Свою порцию получает в талерах. Дальше дрыгает с пани Дзеконской Рачинский, хитрец, верный приспешник Бухгольца, не брезгает, однако, и рубликами. Для полного ансамбля не хватает нам Ожаровского. О нем процитирую тебе стишки, сочиненные одним из «недовольных»: