Елена Асеева - Краски жизни

На удивление, но не только улица, лежащая поперед Зои, но и проезжая часть, оставшаяся позади, и жилища людей не подавали признаков жизни, ровно они вымерли. И с тем вместе они утаили внутри себя всякие краски, переливы электрических огней, как и приглушили говор людей, лай собак, пение птиц, так что кроме редко летящих с небосвода капель, вроде и не пролитых начинающимся дождем, а всего только скинутых из аспидно-черных туч, изредка соударяющихся с полотном асфальта или повизгивающе-позвякивающе утопающих в лужах, ничего не было слышно.

Впрочем, в отличие от потерявшихся звуков, запахи продолжали восприниматься женщиной, сохранив свою яркость, а вместе с тем и собственную памятливость. Потому стоило Зое вздохнуть глубже, как она сумела разобрать приторность зеленой травы, наполненной мягкостью озерной воды, что нес в себе густой с изумрудным отсветом мох, плотно укутавший упавший ствол дерева. Кажется, всего лишь секунда и память нахлынув волной, словно ударившись о мозг женщины, выплеснула во всей яркости фрагмент прошлого. Не только само поваленное дерево, на которое облокотился Алексей, в свою очередь пролегшее мостком в неширокой ложбине, где темно-коричневую почву прикрывали оливковые, соломенные и пурпурные листья: узорчатые клена, лоптастые дуба и опять же филигранные ольхи, да проглядывали зеленые тончайшие лоскутки трав и побуревшие угловатые нити сухостоя. Память, однозначно, нарисовала и сам голубой осенний небесный купол, чуть прикрытый белыми паутинками облаков, местами схваченных в сувой, и, естественно, обрисовала фигуру мужа, в потертых синих джинсах и такой же потертой футболке. Того самого Лёшки трепетно хранимого не только памятью женщины, но и оставшегося в фотографии, стоящей в фоторамке на трюмо в спальне. Тем, продолжая разделять столь яркое, теплое прошлое с уже беспроглядным в чернильных парах настоящим.

Сейчас стоило женщине вспомнить тот самый фотографический снимок, сделанный за год до смерти супруга, как ее тонкие губы сами собой изогнулись в улыбке, будто тот незабвенный кусочек прошлого нежно позвал ее домой, поманил продолжить путь, в том числе и жизненный. Нескончаемого круга движения пролегшего асфальтным полотном дороги между домом и работой…

Зоя еще раз огляделась, с тем разрушая связь с ароматами прошлого и фотографией мужа, понимая, что проехав собственную остановку, предрекла себя к долгому походу домой. А самую малость поразмыслив, все-таки решила идти по протянувшейся перед ней улице Степной, чтобы свернув в переулок Виноградный, срезать, таким образом, расстояние до улицы Полевой, на которой ее ждал одинокий, засыпанный каплями дождя, дом и двор. Потому уже в следующий момент, резво сойдя с места, она направилась вперед по дороге.

Казалось, Зоя обдумывала свой путь не пару минут, а не меньше часа. Так как стоило ей только опять начать движение, нахохлившиеся угольно-черной марью небеса одели само пространство улицы, дворов и домов в ночные тона, погасив и толику света в окнах жилищ, потушив все фонари, и сожрав всякое отражение в стекленеющих от надвигающегося похолодания грязевых лужах, неизменно, плюхающих вверх узкими струйками воды. И той клейкой слякотью при каждом шаге женщины окатывая, как черные на высокой подошве ее кроссовки, так и штанины ее матово-серых джинсов. Зоя шла быстро, ежесекундно ускоряясь, и от набранной скорости ее слегка покачивало из стороны в сторону, а может это лишь вороная морока подталкивала в спину, едва приметным и тут чуть ощутимым буруном, опять же наполняющимся стужей, точно уже позабывшем о своем осеннем периоде. Такой своей несильной пульсацией чернильная пелена направляла и сам ход Зои лишь вперед, пожалуй, что без права свернуть или даже заглянуть в тот или иной переулок.

Само это ровно наваристое курево пугало женщину своими распространяющимся массами и агрессивным наступлением, захватывающим главенство на Земле, указывающим на пальму первенства природного, не искусственного.

Те беспроглядные туманы несли в себе гробовую тишину и удивительный по аромату горьковатый фимиам костра моментально колыхнувшего в мозгу женщины фрагмент прошлого, кажется, весьма далекого. Когда не только был жив и молод Лёшенька, но и малы ее детки. И когда летний ясный, напоенный солнцем и морской далью день сменился не менее чудесным по красоте и безмолвием вечером, заместившись таким же мягким ночным сумраком. Только тот фрагмент жизни, как и в целом, прошлое, связанное с мужем и детьми, поражало пестротой красок. Так что небесный свод, наглядно изображал криволинейную конструкцию, подпертую с обеих сторон земной твердью, смыкающуюся по горизонту бархатистой синевой морской дали и мягкими тонами песчаной глади. Все пространство небесного перекрытия перенявшего сапфирные тона усыпали мельчайшие, как дождинки, звездные светила, поражая взгляд чудесами своего сияния, тут уже, словно одолживших его от самоцветных камней, а потому и переливающихся багряным, медовым, лазурным, изумрудным светом. Море тогда было опять же сапфирным, ровным и тихим, как и само пространство вокруг. Впрочем, не пугающим, а таящим внутри себя отдельные синеватые фосфорические капли, пролегающие то редкими лепестками, то полноценными полосами, живущих в них крохотных организмов, потому и ощущаемых во рту на нёбе легкой кислинкой водорослей, горечью цветущей полыни и все еще горящего костра. И лишь комковато-чубатые волны нарушали ту благостную тишь, медленно накатывая на песчаный берег, милуясь с ним и словно напевая чудесную песню любви, почасту пытаясь слиться с ним во что-то единое, целостное, как супруг и супруга, муж и жена.