Влад Ревзин - Сумерки берлинских идолов

Потом он поднялся, осмотрелся, и пошел к машине, она осталась у ограды парка.

Сел в нее, завел двигатель и влился в городскую толчею.

Карл двигался от Потстдамской площади к Фридрихсхайн. Его Форд плыл в потоке автобусов, лошадиных повозок и мотоциклетов. Иногда движение замедлялось до голубиного шага. Тогда он смотрел по сторонам, – на тротуары, лавки и памятники.

Карл Кюла не считал себя сентиментальной тряпкой. Он жил в Берлине более восьми лет, и успел полюбить город. Но сейчас он с болью и разочарованием видел катастрофические изменения, которые принес экономический кризис. Тысячи безработных, выброшенные на улицы, слонялись в поисках еды. Нищие терлись у стен домов. Их становилось все больше и больше. Они сидели в покорном безразличии, а позади, в громадных зеркальных витринах громоздились дирижабли свиных колбас, громадные головки сыра, пирамиды консервов с паштетами и фруктами. На углу, в магазине «Модишер херр» безголовые манекены щеголяли смокингами. Котелки и безупречные фетровые шляпы каскадами висели на крюках. А под ними сидел нищий в офицерской форме, без ноги, и просил на кусок хлеба.

Форд пересек Шпрее через Паласбрюке.

Тут же он попал в гигантскую пробку перед Краухштрассе.

Форд стоял под сенью желтого трамвайного вагона, возвышавшегося над спортивной машиной, словно песчаный холм. Карл поднял голову и встретился глазами с пассажиром в темной шляпе, глядевшим на него сверху из трамвайного окна. Человек не старый, может, ближе к тридцати пяти. Пассажир жевал губами мятую сигарету и с вялым интересом рассматривал новехонький автомобиль. Когда он понял, что водитель Форда уставился на него, человек в шляпе едва кивнул, – то ли одобряя машину, то ли просто из вежливости. Потом колеса трамвая взвизгнули, и вагон сдвинулся с места. Карл еще раз взглянул на окно трамвая, но человек в шляпе уже не смотрел на улицу, а уткнулся в газету.

Карлу Кюла пришлось объехать Силезский вокзал по Лангештрассе, и здесь он попал еще в большую пробку.

Плакат на фонарном столбе, чуть выше уровня машины гласил, что на Херманшторплац Немецкая национальная народная партия Гугенберга проводит митинг. Объявление так же сообщало, что на митинг приглашен герр доктор Геббельс, для выступления и последующей дискуссии. До начала мероприятия оставалось более четырех часов, но поток людей, стекающихся со всех сторон столицы, уже мешал движению. Много было членов СА, рядовые эсэсовцы, многие, – с плакатами за Немецкую народную партию, – так что митинг предстоял жаркий.

Перед площадью творился настоящий бедлам.

Карл двигался в человеческом море, пытаясь достичь своей фармацевтической фабрики, и размышлял, – сколько же бедствий уже выпало и еще выпадет на долю немецкого народа.

Нет покоя в Германии…

Он все успел и двигался на встречу с Бруно без опоздания. В 11.10 он миновал кайзеровский почтамт, и пересек район Фреденау, с севера на юг.

Несмотря на то, что этот район уже более десяти лет считался частью столицы, и за это время здесь как грибы вырастали четырех- и пятиэтажные многоквартирные комфортабельные дома, в облике района все еще оставалось нечто деревенское. Это, даже в большей мере касалось и Штеглица.

Он оставил машину на Гёссиерштрассе, идущей от центра предместья к улицам Штеглица, и дальше пошел пешком. Здесь, как и десять лет назад, ложились спать рано. В домах почти не было светящихся окон.

Время Бруно выбрал удачное.

Сам Бруно сидел в кабине двухтонки «Опель Блитц», с парусиновым тентом над кузовом. Из кузова торчала складная лестница.

– Давай-ка, помоги, – он хрустнул рукояткой коробки передач, вылез из кабины и обошел грузовик. Махнул рукой.

– Толкаем его до вон того дерева. Дальше нельзя, охрана заметит.

Фонарь перед домом бросал беспокойный свет на большое дерево, в вышине шумела невидимая верхушка. На ветках осталось несколько забытых ветром пергаментных листочков, и сквозь неясные, мерцающие лучи дерево казалось таинственным существом из смутного сна.

Грузовик неслышно подкатил к толстому стволу и остановился, залитый качающейся тенью.

– Тяжелый, как баварец, – пропыхтел Бруно, отерев лоб рукавом темной куртки, плотно обтягивающей покатые плечи борца. Под рукавом заходили мускулы. Прижал палец к губам. Подтянулся и закинул тело в кузов. Сел на колено, вытащил из-за пазухи армейский бинокль и прижал к глазам.

Карл услышал, как он бормочет:

– Один прямо у дверей, другой ближе к окну.