Анатолий Крикун - Жизнь прожить – не поле перейти. Книга первая. Земля

по – деревенски – «Драбок». За готовым обедом,

источающим ароматы из чугунков, стоящих в белёной печке на чугунной плите, Фёдор решил начать разговор с женой на давно мучавшую его тему, которую нынешний сход повернул в новое русло – как найти такое место – где он может приложить свои силы и четверых подрастающих детей в мир выпустить, чтобы и мать не страдала за их судьбу и себе душевный покой обрести. Меланья, хоть в

избе от её трудов было жарко, в лёгком платке

прикрывавшем лоб и густые волосы, хлопотала с ухватом вытаскивая чугунки. Из одного источался запах варёной картошки, а другой был с мясным борщом, дурманящим воздух и вызывающий слюну у севших за стол подростков- двух девиц и двух мальчишек. В этом году, слава богу, запасов до самого лета хватит и до нового урожая будет что пожевать.

А стряпухой, Меланья, была знатной. Соседи на всякие

праздники прибегали к ней заказывать пироги. Расставив на столе глубокие глиняные миски, которые лучше иной посуды хранили тепло и вкус, на широком, с любовью сделанном самим хозяином столе, разлила борщ. Фёдор аккуратно повесил свой полушубок на гвоздь для ковки лошадей, что был вбит при самом входе, рядом с вешалкой. Над входной дверью висела подкова – «для счастья и благополучия». Вешалка, из хорошо оструганной, дубовой,

отшлифованной до блеска доски, с аккуратными дубовыми штырьками-крючками, была прибита пониже гвоздя и была унизана верхней одеждой. Многое в этом небольшом и постаревшем от времени доме, доставшемся при разделе от отца Фёдора – Тимофея, а строенного ещё дедом Данилой, было сделано своими руками. Иное имущество и скот при разделе достались брату. Хлопоча, Меланья, искоса посматривала на мужа. Уже, при входе мужа в избу, она женским зорким взглядом приметила перемену в привычном выражении лица мужа. Озабоченное и задумчивое, ищущее ответ на какой то тяжёлый вопрос, оно встревожило Меланью. Если дела касались семьи, то она знала, что Фёдор обязательно посоветуется с ней, а деревенские сплетни её не волновали. Меланья, молча вышла во двор, и громко крикнула:

– Обед!

С сеновала с шумом посыпалась тройка погодков, уже начавших ходить в школу, и с визгом побежали в избу, отряхиваясь на ходу от прилипшей к одежде прелой соломы и сухого сена, видно набаловались вдоволь сорванцы. Из предбанника с топором в руке вышел старший – четырнадцатилетний высокий и крепкий, по сравнению с одногодками, подросток, со вспотевшими и всклоченными светлыми волосами. Это был старший приёмный сын Степан, появившийся после смерти его родителей от

убитых чумой родственников в страшном голодном 1891 году. Сестра Меланьи родила раньше и отдала

душу с мужем своим богу и Меланья вскармливала своего

первенца Василия и Степана вместе и росли они дружными,

не подозревая о таком своём родстве.

Степан что – то мастерил, пока отца не было дома;

положил топор на привычное место (не дай бог, если

отец не найдёт его в нужный момент там), широким шагом, стряхнув мелкие стружки и прилипшие к носкам опилки. У порога стряхнул с ног галоши и переступил порог, склонив голову, чтобы не задеть головой притолоку.

Младшие уже сидели за столом рядышком друг с другом; от дурманящего борща болтали ногами, втягивали носом запахи и вертели в руках деревянные ложки. Степан сполоснул и отер цветастым рушником руки и занял своё место напротив отца. Фёдор сидел один, ближе к образам, в красной косоворотке, причёсанный, озабоченный,

задумчивый, ушедший в себя, и не замечал ни хлопот жены, ни галдежа детей. Обратился он только на приход Степана острым взглядом и коротким замечанием:

– Ну, и вымахал ты у нас, сынок, скоро отца перерастёшь. Когда и Меланья присела рядом, завершив накрывать стол, и поближе к кухне, разлила по кружкам молока и разложила по мискам еду, а Фёдор толстыми ломтями нарезал ржаной хлеб – наступила тишина. Фёдор встал, обернулся к

образам. За ним вся семья обернулась к образам и

перекрестилась двумя перстами. В церковь он не ходил,

иконы были тёмным, старого писания и бережно хранимые. Порядки в семье были старинные —дониконовских

староверов-раскольников, перешедшие от деда. В селе

жили две семьи, придерживавшиеся старых церковных

обрядов – Фёдора и Дмитра Пешко. Сельчане к ним

относились спокойно и даже с некоторым почтением,

зная, что за ними, отродясь, ничего плохого не водилось и дети у них воспитанные и почтительные. Хоть в церковь не ходили и обращались к богу дома, но никому беспокойства не доставляли. А когда, кто-то попытался Фёдора