Владимир Стрельцов - Копье Лонгина. Kyrie Eleison

Первым делом ему необходимо было собрать вокруг себя всех недовольных нынешним правителем Италии. Для этой темпераментной и гордой нации такое во все времена было делом не слишком сложным. Ядро заговора составили бароны Беренгария, Гизельберт и Одельрик, обделённые императором при своём восхождении (по крайней мере, так считали сами бароны), а также епископ Пьяченцы Гвидолин, чья натура была такова, что угодить ему и рассчитывать на верность его представлялось вещами совершенно неосуществимыми. Вскоре к этой троице присоединился после долгих уговоров молодой Фламберт, сын Гуго Миланского, не так давно решивший свернуть свою карьеру при дворе Беренгария и посвятить себя служению Церкви и Господу. Хлопотами императора и усилиями самого папы Фламберту был определён приход в одной из церквей Милана, но последний всё равно оставался разочарованным. Фламберт, ни много ни мало, метил в епископы, и заговорщики успешно сыграли на его неудовлетворённых амбициях.

Все, казалось, шло быстро, гладко и грозило зайти далеко, заговор начал обретать реальные перспективы, и, чтобы обсудить детали похода на Верону, заговорщики собрались совсем близко от Беренгария, в одном из постоялых дворов около Брешии. Прелаты церкви, впрочем, сие собрание не посетили, к вящей своей удаче, ибо Беренгарий каким-то образом, не иначе как посредством предательства кого-то из заговорщиков, узнал об этой встрече. Он выдвинулся в сторону Брешии, выслав вперёд себя сотню своих венгерских друзей-наёмников. Те лихим предрассветным смерчем атаковали спящих заговорщиков, накануне успешно поделивших между собой грядущие трофеи. Главе заговора Адальберту Иврейскому удалось улизнуть, Гизельберту и Одельрику повезло гораздо меньше, особенно последнему. Оба барона попали в плен, и если семье Гизельберта было позволено того выкупить, то Одельрика Беренгарий приказал в назидание всем повесить. На том первая тосканская атака на императора благополучно завершилась.

Берта, кипя от негодования и проклиная судьбу, снова отправила гонцов, на этот раз ко всем своим детям – к Ирменгарде в Турин и к Гуго в Арль – с требованием срочно явиться в Тоскану. Спустя три недели она дождалась возмутительно неторопливых, с её точки зрения, но зато величественных кортежей от маркизы Иврейской и графа Арльского. Этим же вечером она собрала их в уже знакомом нам триклинии лукканского дворца, допустив к семейному совету бывших при ней Гвидо и молодого висконта Ламберта.

Пять лет тюрьмы не прошли для Берты даром, что незамедлительно зафиксировал для себя наблюдательный глаз Гуго Арльского. Не то чтобы тюремное обхождение с ней поспособствовало преждевременному старению, отнюдь. С графиней, вопреки её словам, всё это время обходились предельно вежливо, и стол её, пусть и не был напичкан изысканными яствами, всё же был сытен и обилен, и в прогулках на свежем воздухе графиню никто не ограничивал. Графиню раньше времени состарили чувства, всё это время безраздельно владевшие ею. Сквозь её некогда прекрасное лицо широкие борозды проложила ненависть, эта же ненависть выхолостила и её волосы, лишив их цвета, формы и объёма, та же самая ненависть заполонила её прекрасные голубые глаза, которые теперь ежесекундно высекали адский огонь. Да, за это время она действительно потеряла все интересы и цели в своей жизни, кроме одной – желания отомстить.

Зато дивным цветком расцвела её красавица дочь Ирменгарда. Братья не смогли скрыть возглас восхищения, когда увидели её, а та сошла со своих носилок, пряча в уголках своих вишнёвых губ всепонимающую улыбку. Роскошные, белые с золотом волосы, большие ярко-голубые глаза, белоснежные зубы (не смейтесь, большая редкость в те века!) – казалось, весь тосканский дворец озарился дополнительным светом, когда она откинула капюшон своего дорожного блио.

Вид её брата, тридцатипятилетнего Гуго Арльского, свидетельствовал о том, что дела графа все эти годы шли исключительно в гору. Граф, обладая достаточно заурядной внешностью, сверкал не менее, чем Ирменгарда, нацепив на себя неслыханное количество золота. Каждый палец на руке графа был увенчан массивным кольцом, на шее его висели не менее пяти золотых цепочек с драгоценными камнями и золотыми иконками, воображение челяди поразил великолепный золотой пояс, висевший у довольного собой бургундца на талии. Многие из приветствовавших сейчас Гуго изумились бы, если бы могли увидеть, в сколь простом и незатейливом наряде при всем при этом в своём замке сейчас печально бродит сюзерен арльского графа, несчастный король и отставленный император Людовик Слепой. Однако последнему все эти странности в их облачениях были неизвестны и неощутимы, тем более что единственная, кто мог бы возмутиться таким положением дел, королева Аделаида, не так давно отошла в мир иной, и вокруг Людовика воцарилась пустота не только зрительного восприятия действительности, но и общения.