Александр Черенов - Из записок Лаврентия Берии

Пока мы с моей командой «заместительствовали» Ежову, сам Николай Иванович «продолжал работать наркомом»: пил по-черному, и много больше, чем прежде. Увы, есть много людей такого сорта: как только жареный петушок клюнул их в задницу, они сразу же задирают лапки кверху. И, хоть лапки у них задираются, а руки опускаются. Товарищи перестают бороться за кресло и за себя, и полностью отдают себя «в руки провидения». То есть, плывут по течению, сознавая при этом, что течение-то – не стихийное, а рукотворное, и управляется оно совсем не Божьим Промыслом!

Через несколько дней, точнее, 8 сентября, бывший первый заместитель Ежова Михаил Фриновский был освобождён от обязанностей начальника УГБ НКВД: Управления государственной безопасности. Его назначили… наркомом Военно-Морского Флота, с присвоением звания командарма 1-го ранга! Из комкора – сразу через три ступени! Хорошее «понижение»! Дивны дела Твои, Господи: сухопутного энкавэдэшника, ни дня не служившего на флоте – в наркомы ВМФ!

Честно говоря, я не понял! Не понял, зачем это нужно было Хозяину! Дополнительно скомпрометировать первого зама Ежова, чтобы к моменту начала процесса тот был «доведён до нужной кондиции»? Так, ведь, это можно было сделать и менее экзотическими способами! Мало ли у нас гражданских должностей на суше, на которых можно «утонуть» не хуже, чем на море?! Тем более что Фриновский, к его чести, тут же написал рапорт с просьбой об освобождении его от занимаемой должности под тем предлогом, что не знает службы.

Но, как бы там ни было, а люди Ежова стали уходить. Точнее, «их стали уходить». Лично мною. Мне не нужны были одиозные персонажи вроде Фриновского. Но, если тот ещё знал дело и умел работать не только руками, то такие одиозные персонажи, как Ушаков, мне не нужны были вдвойне: этот использовал голову только в качестве «тупого твёрдого предмета». Не нужны были мне и все прочие соратники Ежова: его заместители Агранов, Берман, Бельский, Жуковский, Заковский, Курский, Рыжов. По разным причинам не нужны. Главная состояла даже не в том, что «ты виноват лишь тем, что хочется мне кушать». Увы, каждый из них заслуженно соответствовал образу того «чёрного кобеля», которого «не отмоешь добела». Соответствовал потому, что «наработал» этот образ – и на него – на все сто процентов и на все статьи Уголовного кодекса сразу. Никто в «козлы отпущения» их не определял – они сами себя определили туда. Да и работнички они были – все, до единого, «с искривлёнными мозгами». По-новому они работать не умели, а по-старому я бы им не дал: для того Хозяин и поставил меня на НКВД.

Через три дня после феерического «производства сухопутного моряка» произвели и меня: я стал Комиссаром государственной безопасности 1 ранга. Это – звезда и четыре ромба в петлице, как у командарма 1 ранга (генерал армии «на сегодняшние деньги»). Три недели я исполнял обязанности начальника УГБ – при деятельном участии Севы Меркулова – пока, наконец, 29 сентября не был утверждён ещё и в должности начальника ГУГБ. Меркулов официально стал моим замом в ГУГБ, а ГТУ (Главное транспортное управление) и ГЭУ (Главное Экономическое управление) возглавили мои выдвиженцы, соратники по Грузии Соломон Мильштейн и Богдан Кобулов соответственно.

Почему я так хорошо помню даты? Ничего удивительного: следствие «помогает». Да и даты – не простые: судьбоносные. Правда, цели вспоминания их у нас с Генеральным прокурором разные, как и по большинству других фактов, которые привожу я, или которые «всплывают» в ходе следствия. Следствие законно опасается того, что эти факты могут «заговорить» в мою пользу, а это не отвечает задачам следствия. Поэтому у нас с ним и его «кураторами из Кремля» к факту разные подходы. Они «подходят» лишь для того, чтобы вывернуть всё наизнанку и поставить с ног на голову, а я лишь восстанавливаю статус-кво.

Так и с этими датами. Гражданин Руденко всё время норовит выдать их за доказательство моей причастности к репрессиям. По его версии, я всего лишь «упорядочивал репрессии», «вводил в заблуждение общественность» своим якобы гуманизмом, и «симулировал верность закону».

Отталкиваясь от его же «идеи», я предложил Роману Андреевичу тоже «симулировать верность закону» – и «ввести в заблуждение общественность» тем, что сделать следствие по моему делу гласным, а суд – открытым, со всеми «упорядочивающими элементами»: с защитником, с прениями сторон, с публикой! Ну, или хотя бы удовлетворить заявленное мной ходатайство о проведение очных ставок с «изобличителями». Тем более что формальных оснований – хоть отбавляй: противоречия в показаниях – через слово.