Валерий Замыслов - Иван Болотников

Тронулись к ягоднику. Здесь было суше, мягкий податливый мох вновь приятно запружинил под ногами.

— Стой, чада! Впереди — погибель, — вдруг совсем неожиданно, откуда-то сбоку, донесся чей-то повелительный голос.

Оба опешили, холодный озноб пробежал по телу. Саженях в пяти, из-за невысокого камыша высунулась лохматая голова с громадной серебряной бородой.

— Водяной! — обмер Васюта. — Сгинь, сгинь, окаянный! — срывая нательный крест, попятился.

— Не пужайтесь, чада. Да хранит вас господь.

— Кто ты? — осевшим голосом спросил Иванка.

— Христов человек, пустынник Назарий… А теперь зрите на те кочи, что брусничным листом сокрыты. Зрите ли гадов ползучих?

Иванка и Васюта пригляделись к брусничнику и ужаснулись, увидев на кочках великое множество змей, свернувшихся в черные кольца.

— Знать, сам бог тебя послал, старче, — высказал Иванка.

— Воистину бог, — молвил отшельник.

Был он древен, приземист, и видно, давно уже его пригорбила старость. Но глаза все еще были зорки и пытливы.

— Ступайте за мной, чада.

У старца — переметная сума с пучками трав, на ногах лапти-шелюжники [34] Шелюжники — лапти из коры тала. . Повел парней вперед, в самое непролазное болото.

— Да куда же ты, дед! — воскликнул Васюта. — Там же сплошь трясина. Не пойду!

— Не дури! — осерчал старец. — Не выбраться тебе из болота. А ежели сумленье имеешь — не ходи. Проглотит тебя ходун.

— Не гневайся, старче. За тобой пойдем, — проговорил Иванка.

— Ступайте за мной вослед, — молвил отшельник и больше не оглянулся.

Шли долго, осторожно, мимо трясинных окон, где жижа заросла тонкой зеленой ряской, мимо коварных булькающих зыбунов, поросших густой тернавой. Ступи мимо — и тотчас ухнешь в адову яму, откуда нет пути-возврата.

Затем потянулись высокие камыши, через которые продирались еще с полчаса, а когда из них выбрели, взору Иванки и Васюты предстал небольшой островок в дремучей поросли.

— Здесь моя обитель, — сказал отшельник.

Несколько минут шли глухим лесом и вскоре очутились на малой поляне, среди которой темнел убогий сруб, с двумя волоковыми оконцами. Старец снял у порога суму, толкнул перед собой дверь и молча шагнул в келью.

Болотников устало привалился к стене, осунувшееся лицо его было бледно, в глазах все кружилось — и утлая избушка с берестяной кровлей, и вековые ели, тесно сгрудившие поляну, и сам Васюта, в изнеможении опустившийся на землю.

Назарий вышел из сруба и протянул Болотникову ковш.

— Выпей, отрок.

Иванка жадно припал к ковшу, а старец окинул его долгим взором и промолвил:

— Боялся за тебя. Недуг твой зело тяжек. Ступай в обитель.

Обернулся к Васюте.

— Заходи и ты, отрок. Встанешь со мной на молитву.

В келье сумрачно, волоковые оконца скупо пропускают свет. Назарий уложил Болотникова и запалил лучину в светце. В избушке — малая печь, щербатый стол, поставец, лавки вдоль стен, в правом углу — темный закоптелый лик Богоматери, у порога — лохань и кадка с водой.

— Помолимся, чадо, — сказал отшельник, опускаясь перед иконой на колени.

— О чем молиться, старче?

— Никогда не пытай о том, отрок. Душе твоей боле ведомо. Молись! Молись Богородице.

Васюта встал рядом, помолчал, а потом надумал просить пресвятую деву Марию, чтобы смилостивилась и ниспослала здоровье «рабу божьему Ивану».

После истового богомолья Назарий неслышно удалился из кельи, в Васюта подсел к Болотникову.

— Старец-то — чисто колдун… Как тебе, паря?

Болотников открыл слипающиеся глаза, облизал пересохшие губы.

— Подай воды.

Васюта метнулся было к кадке, но его остановил возникший на пороге отшельник.

— Водой недуг не осилишь. Буду отварами пользовать.

В руках старца — продолговатый долбленый сосуд из дерева.

— Выпей, чадо, и спи крепко.

Иванка выпил и смежил тяжелые веки.

Проснулся рано. Возле похрапывал Васюта, а из красного угла, освещенного тускло горевшей лучиной, доносились приглушенные молитвы скитника. Когда он воздевал надо лбом руку и отбивал земные поклоны, по черной бревенчатой стене плясали причудливые тени. Вновь забылся.

— Проснись, чадо.

Иванка открыл глаза, перед ним стоял старец с ковшом.

— Прими зелье. На семи травах настояно.

Иванка приподнялся, выпил.

— Ты лежи, лежи, чадо. Сон и травы в недуге зело пользительны.

Назарий положил легкую сухую ладонь на его влажный лоб и сидел до тех пор, пока Иванку не одолел сон.