Валерий Замыслов - Иван Болотников

Мимо, расталкивая посадских, прошел высоченный мужик, оглашая торговые ряды звонким, задорным кличем:

— Сбитень [26] Сбитень — горячий напиток, приготовленный из воды, мёда и пряностей. горяч! Вот сбитень, вот горячий — пьет приказный, пьет подьячий!

— Поговористый парень, — сказал Васюта.

— Этого знаю — провор! Железо ковать, девку целовать — везде поспеет. Тут иначе нельзя, на торгу деньга проказлива.

Старичок еще что-то промолвил, но толпа вдруг качнула Васюту к бревенчатой мостовой; над Никольской гулко пронеслось:

— Царев сродник [27] Родная сестра Бориса Годунова — Ирина — была выдана замуж за царя Федора. едет!.. Боярин Годунов!

Стало тихо, будто глашатай кинул в толпу черную, скорбную весть. От Никольских ворот показались стремянные стрельцы в малиновых кафтанах; сидели на резвых конях молодцеватые, горделивые, помахивая плетками. Васюта сунулся было наперед — хотелось поближе посмотреть на ближнего царева боярина — но любопытствовал недолго: плечо ожгла стрелецкая плеть.

— Осади-и-и! Гись!

Отшатнулся, схватился за плечо, а за спиной оказался все тот же приземистый старичок в дерюжке.

— Не везет те, молодший. У нас и за погляд жалуют. Жмись ко мне.

А стрельцы все напирали, теснили слобожан к рундукам и боярским тынам; наконец на белом скакуне показался и сам Годунов, лицо его несколько раз мелькнуло в частоколе серебристых бердышей, но Васюта успел разглядеть. Оно было чисто и румяно, с черными, как смоль, бровями и с короткой курчавой бородкой; из-под шапки, унизанной дорогими каменьями, вились черные кудри.

«Статен боярин и ликом пригож», — подумал Васюта.

— Злодей… Убивец, — услышал за спиной горячий шепот.

— Царевича невинного загубил, — вторил ему другой тихий голос.

И отовсюду заговорили — зло, приглушенно, под дробный цокот конских копыт.

— Сотни угличан сказнил, ирод.

— Царицу Марью в скит упрятал.

— С ведунами знается.

— Великий глад и мор на Руси. Города и веси впусте.

— Тяглом задавил, не вздохнуть. А чуть что — и на дыбу.

Вслед боярскому поезду кто-то громко и дерзко выкрикнул:

— Душегуб ты, Бориска! Будет те божья кара!

Среди слобожан зашныряли истцы и земские ярыжки [28] Земский ярыжка (ярыга) — в Московском государстве XVI–XVII вв. низший служитель в приказах, выполнявший полицейские функции. , искали дерзкого посадского. Сыщут — и не миновать ему плахи, Годунов скор на расправу.

«Не любят боярина в народе. Ишь, как озлобились», — подумал Васюта. Обернулся к старичку:

— Далече до Патриаршего двора?

— Рукой подать, молодший. Жаль, недосуг, а то бы свел тебя… Да ты вот что, ступай-ка за стрельцами, они в Кремль едут. А там спросишь. Да смотри, не отставай, а не то сомнут на Красной.

В Кремле боярский поезд повернул на Житничную улицу, а Васюта вышел на Троицкую. Стал подле храма Параскевы-пятницы, сдвинул шапку на затылок. Глазел зачарованно на кремлевские терема и соборы, покуда не увидел перед собой пожилого чернеца в рясе и в клобуке. Спросил:

— Не укажешь ли, отче, Патриарший двор?

Монах ткнул перстом на высокую каменную стену.

— То подворье святой Троицы, отрок. А за ним будет двор владыки.

Сказал и поспешил к храму, а Васюта пошагал мимо монастырского подворья. У Патриаршего двора его остановили караульные стрельцы в голубых кафтанах.

— Куда? — пытливо уставился на него десятник.

— К владыке для посвящения. Допусти, служилый.

Десятник мигнул стрельцам и те обступили Васюту. Один из них проворно запустил руку за пазуху. Васюте не понравилось, оттолкнул стрельца широким плечом.

— Не лезь, служилый!

— Цыц, дурень! А может, у тебя пистоль али отравное зелье. Кажи одежу.

— Ишь, чего удумал, — усмехнулся Васюта. — Гляди.

Распахнул кафтан, вывернул карманы.

— Ладно, ступай, — буркнул десятник и повелел открыть ворота.

Долго расспрашивали Васюту и перед самыми палатами.

— С ростовского уезду? А грамоту от мирян принес?

— Принес, отче.

Келейник принял грамоту и, не раскрывая, понес ее патриаршему казначею; вскоре вышел и молча повел Васюту в нижние покои. В темном пристенке толкнул сводчатую дверь.

— Ожидай тут. Покличем.

В келье всего лишь одно оконце, забранное железной решеткой. Сумеречно, тихо, в правом углу, над образом Спаса, чадит неугасимая лампадка, кидая багровые блики на медный оклад.

Душно. Васюта снял кафтан и опустился на лавку; после дальней дороги клонило в сон. Закрыл глаза, и тотчас предстали перед ним шумные торговые ряды Красной площади, величавый Кремль с грозными бойницами и высокими башнями, белокаменные соборы с золотыми куполами, а потом все спуталось, смешалось, и он провалился в глубокий сон.