Константин Кураленя - Казна Империи

Что за чертовщина? Ещё с царями я за девчонок не спорил.

Наш разговор прерывает выпорхнувшая из розовой дымки Луиза.

–

Люб он мне, мин герц. Только его я быть поклялась пред оком Всевышнего. Не погуби наши души, любви жаждущие.

Я тупо молчу и таращусь на происходящее.

–

Благодари свою заступницу-графинюшку, пёс безродный, – поворачивает ко мне свои усы Петр.

Я валюсь на пол и обнимаю колени графини.

– Всепокорнейше благодарствую, милостивица, – несу я какую-то несусветную чушь.

Луиза склоняется ко мне. Её роскошные локоны мягко щекочут мне губы. Я схожу с ума от аромата, исходящего от её тела.

– Помни наш уговор, – шепчет она. – Как только пройдёшь пятый круг, Бог соединит наши души. А теперь вставай, не время спать.

Я открыл глаза. По телу крупными каплями катил пот. Приснится же такое! Не пойми, что и для чего. А может быть, для чего? О каком пятом круге пыталась мне сказать Луиза? Если это круги ада, то в первом я уже нахожусь. Какими же, интересно, будут остальные?

Мои размышления прервал шорох осторожных шагов. Я насторожился. Уж не по мою ли душу?

Лёгкое поскрипывание приближалось. Я бесшумно скатился с нар и затаился. Точно! Шаги затихли рядом с моей лежанкой. Раздался короткий посвист разрезанного воздуха, и со стуком металл, вошёл в деревянное ложе.

Пока убийца недоумевал, я, ориентируясь по смутному очертанию, приложился ему между ног, а затем кулаком в голову. Раздался сдавленный всхлип, и тело неизвестное покорно сложилось и опустилось на пол.

Я выдернул из нар заточку и похлопал по физиономии отключившегося. В смутном предрассветном мареве я разглядел, как у нападавшего задёргались веки и открылись глаза. Личность была мне не знакома.

– Ты кто? – спросил я его полушёпотом.

– Филька Резак, – так же шёпотом ответил пленник, не отпуская рук от ушибленного места.

– За что же ты меня так не любишь, Филя? Может быть, я у тебя девушку увёл или, может быть, на дискотеке штиблеты испачкал?

Филя виновато молчал и учащенно хлопал веками. Его поведение говорило о том, что он раскаялся и готов к сотрудничеству. Вот только не знает с чего начать. Конечно, факту такой дружелюбной покладистости способствовала подставленная под кадык заточка. Но, в конце концов, не это главное, а важно то, что парень всё осознал.

– Начни сначала, – по-отечески посоветовал я ему.

– Приговорённый ты, Вурдалак, – наконец выдохнул Филя. – Братва порешила тебя на ножи поставить.

33

– И послала для приведения приговора в исполнение тебя, Резака?

– Стало быть, так, – понуро согласился Филя. – Я ведь тоже подневольный. Куды ж деваться. В этом деле не откажися.

– Что теперь тебе грозит? Заказ-то ты не выполнил.

– Как Веня решит, но хорошего мало.

– Так это Ростовский, что ли? – удивился я. – Ведь он на правилке сам порешил меня не трогать.

– То было сказано, чтобы авторитет правильного вора не уронить. А опосля он дал команду: перекрасившегося братка слить в помои, чтобы другим неповадно было.

Да, серьёзно взялись за меня ребятки. А ведь доведут дело до конца, как пить дать доведут. И опять Луиза спасла меня. Что там она про круги говорила? По всему видно, пора на следующий круг перебираться. Только как это сделать?

– Дуй на свою шконку, – приложился я напоследок по затылку Фили Резака. – Никудышный из тебя резак, так и передай Вене. В следующий раз пускай кого покруче пришлёт.

Филя совсем по-детски шмыгнул носом и припустил в свой угол.

Наступал рассвет нового дня. Доживу ли я до следующего?

Глава 4. ПРИКОСНОВЕНИЕ К ТАЙНЕ

Так я встретил ещё три рассвета. Но, как ни пытался найти выход из создавшейся ситуации, ничего не получалось.

– У меня очень большие связи, молодой человек. Сруль Исаевич многое мог, – со слегка картавым еврейским акцентом вещал мне пожилой ростовщик.

А я в который раз подумал, что с таким сугубо еврейским именем очень сложно уживаться в обществе преступного элемента. Ведь этот элемент ничего не смыслит в интернационализме. А лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» – это всего лишь набившая оскомину надпись над заголовком газеты «Правда». Куда как ближе и понятнее этим несознательным гражданам, оступившимся и вставшим на скользкий путь порока, был клич «Бей жидов, спасай Россию!».

Но Сруль Исаевич упорно не желал отзываться на новое имя Абрам.

– Я слишком люблю своих маму и папу, – говорил он после очередного инцидента. – Если они дали мне это имя, значит, на то были свои причины. В конце концов, не имя красит человека, а человек имя, – заканчивал он гордо.