Константин Седых - Отчий край

– Моего мужа уже нет в живых. А за границу я еду потому, что так мне угодно.

– Жаль, жаль, гражданка, что так рветесь из России. Ничем вам помочь не могу. Теперь придется домой возвращаться. И поверьте мне, что не прогадаете. Придет время, когда убежавшие в чужие края будут завидовать вам.

– Бросьте читать нам ваши проповеди, гражданин! – с пренебрежением сказала блондинка. – Оставьте нас лучше в покое, а если не можете – расстреляйте.

– Уйдем, уйдем, не беспокойтесь. Только я еще не все сказал. Вы, как я вижу, помирать собрались? Не умрете! Опасность вам не грозит. Мы хоть и не такие образованные, как ваши мужья и братья, а измываться над женщинами, насильничать никому не позволяли и не позволим. За это у нас расстреливают.

– А кто вы такой! Много ли значат ваши утверждения?

– Я командир полка, захватившего разъезд.

– О, да вы красный полковник! – с преувеличенным восхищением воскликнула хорошенькая брюнетка. Стрельнув в Романа глазами, она немедленно вынула из лежавшей на коленях сумочки пудреницу и круглое зеркальце.

– Вы бывший офицер? – спросила блондинка.

– Сроду не был. А что это вас так интересует?

– Надо же знать, кому мы обязаны таким великодушием… Неужели все большевики такие? – продолжала уже спокойно иронизировать блондинка.

– Нет! – ответил Роман. – На белогвардейских плакатах рисовали и других. Сам видел. В зубах у них ножи, на лбу рога, как у чертей. А раз рисуют, стало быть, знают.

Блондинка вспыхнула, но промолчала. Зато брюнетка с завидным простодушием призналась, что Впервые видит живого большевика. Раньше она полагала, что они больше на горилл, чем на людей, смахивают.

– Не больше, чем ваши мужья, – ответил не растерявшийся Роман и добавил: – Все от одной обезьяны на свет произошли.

– Оказывается, вы и это знаете? – снова уколола его блондинка.

– А как же! – отозвался Роман. – Случалось и нам, грешным, в книжки заглядывать… Больных у вас нет? Тут вот со мной наш фельдшер. Может помочь при случае.

Больных не оказалось. Пожелав беженкам спокойной ночи, Роман и Бянкин пошли из вагона.

В темном тамбуре Романа схватила за руку одна из беженок.

– Можно вас, товарищ, на одну минуточку?

– Можно. Я вас слушаю.

– Вы знаете, кто та женщина, которая вела себя с вами так отвратительно?

– Откуда же мне знать?

– Ну, так знайте. Это жена полковника Перхурова, – сделав страшные глаза, прошептала она.

– Какого такого Перхурова?

– Вы не знаете Перхурова? – поразилась она. – Это же руководитель восстания в Ярославле. Он командовал всеми силами белых. По его милости и муж у меня ушел к Колчаку. Я все бросила, уехала следом за ним в Сибирь. И вот…

– Зачем вы это все рассказываете?

– Просто чтобы вы знали, что за птица мадам Перхурова. Она считает нас плебейками и салопницами. Дерзит по всякому поводу. Из-за ее гонора мы не намерены погибать, товарищ.

– Ну, вот и скажите об этом ей. А мне некогда, – оборвал ее Роман.

Когда шли обратно, Бянкин сказал:

– Зря ты эту строгость, Роман Северьянович, на себя напустил. Ничего бы этим бабенкам не сделалось, если бы наши хлопцы повеселились с ними. Я бы и сам не прочь…

– Ну их к черту! Дело это ревтрибуналом пахнет. Если бы это с доброго согласия было, тогда бы пусть старались себе на здоровье. Иначе это хуже всякого бандитизма.

– Это конечно, – нехотя согласился Бянкин и разочарованно вздохнул.

В комнате таможенного досмотра жарко топилась плита. Ординарцы рубили шашками мерзлую баранью тушу, готовя ужин. Егор Кузьмич уже спал на ящиках в углу. У плиты стоял, потирая руки и покашливая, курносый, жестоко простуженный прапорщик в распоясанной гимнастерке и зеленых стеганых штанах.

– Откуда он взялся? – спросил Роман.

– Сам явился. – Заторопился все рассказать ему сидевший тут же Мишка Добрынин. – Как мы нагрянули на разъезд, он из этой самой комнаты выскочил на улицу и спрятался между гряд в огороде. Посидел там, посидел, замерз и пришел сдаваться. Так зубами ляскал, что слова сказать не мог. Знаю, говорит, что шлепнете меня, а деваться некуда. Мы его тут грешным делом обыскали и нашли в кармане завязанную в тряпку щепотку земли. Спрашиваем, что за земля? Отвечает: «Самарская», а сам, говорит, тоже из-под Самары. Раз он родную землю, товарищ командир, с собой носит, стало быть, не совсем скотина. Хотели мы его шлепнуть, да отложили это дело до вас.

– Кто ты такой? – спросил Роман невзрачного, взъерошенного прапорщика с тусклыми, словно подернутыми ледком глазами.