Старика и обеих женщин допрашивали Унгерн и Сипайло. Стоявший на часах у командирской палатки Агейка Бочкарев слышал, как происходил допрос:
– Порасспроси их, Тимоша, что они за люди, – приказал Сипайле лежавший на кровати-раскладушке барон.
Маленький, огненно-рыжий Сипайло уставил на задержанных холодные, немигающие глаза, покрутил пальцами свою жиденькую клинышком бородку и вкрадчиво ласковым голосом спросил старика:
– Ну, миленький голубчик, скажи, кто ты такой? Что в степи делал? За нами подглядывал?
– Зачем подглядывал? – спокойно возразил морщинистый седоголовый старик с широким скуластым лицом. – Я своей юрта сидел, хожаный рукавичка к зиме шил. Я сопсем и не знал, что в степь Унгерн едет, Тапхай идет.
– Хорошо, миленький, хорошо! – оборвал бурята Сипайло и обратился к Унгерну: – Слышали, ваше превосходительство? Он знает, кто мы такие. Отпусти такого, и завтра же на сто верст вокруг будут знать, что в степи появился Унгерн. Что прикажете?
– Ликвидировать! Его и молодую бабу тоже. Больно смышленая у нее морда.
– А ее щенят и старуху?
– На расплод оставь. Вырастут – моими солдатами станут.
Ласковая скороговорка Сипайлы и спокойно брошенные отрывистые слова Унгерна не дошли до сознания плохо понимавших их бурят. Да и поведение этих людей не соответствовало страшному смыслу их слов.
– Уведи их! – приказал Сипайло Агейке Бочкареву. – Скажи там Кровинскому, чтобы старика и молодуху спровадили потихоньку в рай. Остальных не надо… Пусть приведут китайцев.
Оба китайца оказались людьми среднего возраста и среднего роста. Один был худощавый и длиннолицый с Двумя золотыми зубами во рту, с длинной косой до пояса, в черной шелковой курме, застегнутой на круглые Поволоченные пуговицы. В нагрудном кармане ее была записная книжка в голубой обложке. Другой, приземистый и коренастый, с начисто выбритой головой, с круглым полным лицом, был одет похуже. На нем была рваная далембовая курма, бурая от старости соломенная шляпа, перевязанные в щиколотках штаны и матерчатые туфли с войлочными подошвами.
– Странная пара, – оглядев их, сказал Унгерн. – Поговори с ними, Сипайлыч, а я послушаю.
– Ну, милые мои фазанчики, как же вы залетели в эти края? Кто мне расскажет? Ты, что ли, позолоченный? Чего же воды в рот набрали? Тунда-бутунда, не понимаете, значит? А если пяточками на угольки? Тогда как?
Китайцы, ничего не понявшие из его ласковой и шепелявой скороговорки, молчали и только поочередно кланялись ему, разводя в недоумении руками.
Тогда он подошел к ним вплотную, ткнул косатого в грудь и на ломаном языке спросил:
– Твоя кто такой? Что твоя за люди?
– Моя купеза, господина капитана. Моя Маньчжулия живи, мало-мало толгуй. Спичека, сигалетка, китайский чай, далемба на лубашка…
– Значит, ты купеза, миленький? Хорошо, хорошо. А как же твоя сюда попала?
– Моя мало-мало толговала с булятами.
– Врешь, китайская твоя морда! – вдруг рявкнул Сипайло и с силой дернул китайца за косу. Китаец от неожиданности упал, и лицо его исказилось от боли. Снова поставленный на ноги, он, торопясь и захлебываясь, примялся объяснять:
– Моя плавда говоли. Моя влешь нету, моя машинка мию.
– А ты что скажешь? – повернулся Сипайло к другому китайцу.
Но тот только растерянно молчал. Тогда первый ответил за него:
– Его по-люски говолить нету. Его только по-китайски говоли.
– Это мы сейчас проверим.
Сипайло выхватил из костра головню, велел дюжим помощникам поставить китайца на колени и покрепче держать. Горящий конец головни приложил к бритой макушке китайца. Тот вскрикнул и забился в руках сподручных Сипайло. Запахло паленым мясом. Китаец обвис и ткнулся носом в землю, потеряв сознание.
Его облили холодной водой. Когда он пришел в себя, Сипайло, размахивая у него перед глазами головней, приказал:
– Говори, а то глаза выжгу!
Китаец принялся отчаянно лопотать по-своему, бить себя руками в грудь. Унгерну это надоело.
– Брось ты с ним возиться, Тимоша! – бросил он скучающим голосом. – Ни хрена ты от него не добьешься. Не говорит он по-русски. Пощекочи малость другого и кончай, спать надо.
Сипайло подошел к косатому, сипло опросил:
– Ну, скажешь, кто ты такой? Кто тебя подослал за нами доглядывать?
– Моя, капитана, ничего не знай. Моя купеза. Моя толгуй мало-мало. Моя воюй нет. – С отчаянием в голосе сыпал картавой скороговоркой китаец, и дикий страх был в его озаренных отблеском костра глазах. Сипайло зашел к нему со спины, прислонил головню к его косе чуть пониже затылка. Коса задымилась и затрещала. Китаец отскочил в сторону, упал на колени.
Читать дальше