Константин Седых - Отчий край

Свесив ноги в серых, обшитых кожей валенках, Ганька сидел на возу лицом к югу. Он жмурился от солнца, от снежного блеска и напевал какую-то песню, состоящую из одних бесконечно и разнообразно чередующихся слогов «ла» и «ли».

От только что срубленных лиственничных кряжей пахло смолой, стылым древесным соком, кислой глинью сердцевины. В этот погожий февральский полдень Ганьку сильно и радостно томило предчучствие скорой весны.

На крутом, широко разъезженном спуске к Драгоценке сани быстро раскатились, напирая на коня. Он не удержал их и вынужден был пуститься вскачь, а затем свернуть с дороги к кустам на обочине. Сани ударило о камень, занесло в сторону и развернуло поперек с такой силой, что конь упал на колени и забился в оглоблях. Ганька не удержался на возу и, совершив головокружительный полет, оказался вверх тормашками в сугробе у кустов.

Еще беспомощно барахтаясь в снегу, он услыхал чей-то обидно веселый, безудержный смех. Вскочив на ноги, он увидел на обочине по пояс в сугробе синеглазого курносого парня в черном, изрядно потрепанном полушубке и в ветхой шапке со спущенными ушами.

– Чего зубы скалишь? – обжег его гневным взглядом Ганька. – Тут завертка лопнула, а тебе смешно.

– Больно уж здорово все получилось! – крикнул, покатываясь от смеха, парень. – Я едва с дороги отскочить успел. Такого крушения и нарочно не выдумаешь. Слетел с рельсов паровоз марки Игого, лежит вверх копытами, а у машиниста на лбу шишка вскочила, под глазом фонарь светит. Расскажи про такой случай, так не поверят… Пока твой декапод колеса об оглобли те поломал, давай выручать его.

Они дружно бросились к коню, распрягли его и поставили на ноги.

Конь сразу же начал отряхиваться, фыркать, а затем расставил ноги и пустил воду.

– Здорово перепугался бедняга, – пожалел его парень. – Как бы он теперь у тебя водой не изошел.

– Брось трепаться! Подержи лучше его, пока я оглоблю привязывать буду.

Парень принял у Ганьки коня и тут же спросил:

– А он у тебя не кусается?

– Если будешь дураком прикидываться, обязательно укусит, – оборвал его Ганька.

Парень смущенно умолк, но ненадолго. Скоро Ганька, занятый привязыванием оглобли, услыхал его голос:

– Ты не в работниках случаем живешь?

– В работниках.

– А кто у тебя хозяин?

– Председатель нашего ревкома.

– Председатель? – изумился парень. – Постой, постой!.. Как же это так? У вас же председателем Семен Забережный, знаменитый партизан. Неужели ты на него горб гнешь? Заливаешь скорее всего…

– Ничего не заливаю. Так на него работаю, что руки от чернил отмывать не успеваю. Я при нем писарем состою.

– Тьфу ты, черт!.. Я думал ты серьезный парень, а ты первостатейный трепач.

– Это я, глядя на тебя.

– Ладно! Пошутили и хватит… Скажи лучше, как тебя зовут, товарищ секретарь?

– Гавриил Улыбин. А тебя?

– Вениамин Рогожин. Фамилия для такого красивого парня, как я, явно непригодная. Собираюсь переменить на Кумачова или на Бархатова.

Ганька невольно расхохотался и спросил:

– Откуда и куда тебя черти несут?

– Топаю из Завода к вам в поселок, а туда из Читы приехал.

– У нас-то что собираешься делать?

– Комсомольскую ячейку хочу организовать. Такое у меня задание от губкома комсомола. А ты что-нибудь слыхал о комсомоле?

– Слыхать слыхал, а толком ничего не знаю.

– Это Российский коммунистический союз молодежи, если сокращенно, РКСМ.

– А что в этом РКСМ делают?

– Если коротко сказать, учимся новую жизнь строить, готовим смену борцам за советскую власть, за социализм.

Ганька с уважением посмотрел на своего нового знакомого «Видно, не дурак, раз приехал из Читы с таким серьезным поручением. А сам скорее всего из рабочих», – решил он, выводя на дорогу запряженного в сани коня.

Пока ехали до поселка, Ганька рассказал Веньке про свою жизнь. А так как жизнь эта была короткой, то пришлось поведать и о Романе, и о покойном отце.

– Погоди-ка, погоди-ка! – перебил его вдруг Рогожин. – В Чите есть Василий Андреевич Улыбин. Работает он в Дальбюро ЦК РКП(б). Он тебе не родня случайно?

– Это мой родной дядя, – с гордостью признался Ганька. – Я вместе с ним ходил в партизанах.

Рогожин, внимательно разглядывая Ганькино лицо, сказал:

– Ты и вправду похож на него. Ничего тут не скажешь.

– Это все говорят, – самодовольно заулыбался Ганька. – А ты откуда дядю знаешь?

– Бывал он у нас в железнодорожных мастерских на митингах и собраниях. А перед поездкой я с ним даже личную беседу имел, – похвастался Рогожин, но тут же поправился, – вернее, он беседовал с нами со всеми, когда мы из Читы на места выезжали.