Владимир Беляков - Норильские судьбы. Повести, рассказы, мемуары

– Какие вы у меня выросли.

По его щекам тоже текли слезы.

– А где мамка, старшой? В поле работают?

– Батя, а у тебя покушать что-нибудь есть? – семилетний сын обнял за плечи сестру и, смутившись, потупил взгляд.

Андрей сорвал с плеча мешок и судорожно трясущими руками начал его развязывать. Выложил на стол консервы, сгущенку, сухари, несколько плиток шоколада. Открыл ножом две банки тушенки и поставил перед детьми. Усевшись на скамейку, детишки жадностью стали орудовать ложками, вынимая из банки куски мяса в прозрачном желе, закусывая сухарями.

– А вы что из одной-то едите? – подставил им вторую банку. Сын решительно отодвинул ее в сторону.

– Это мамке с братом.

Андрей подошел к печи, вынул чугунок, заглянул внутрь. На дне находилась жидкое месиво из ростков полевого хвоща.

– Это мы мамке с братом оставили, – пояснил сын, скосив глаза на чугунок, облизывая деревянную ложку.

– А где мамка?

– Мамку с братом два дня назад участковый на повозке увез.

Два дня назад его жена работала на затарке зерна, сгребала его в кучу, и наполняла мешки, которые на подводе отвозили на центральную усадьбу. После взвешивания как излишки от посевной, зерно подлежало сдаче и его отправляли в район, не оставляя ничего колхозу.

Уже три дня, как дома закончилась последняя гречиха. Домашние ели «колобушку», которую она пекла из черных и горьких семян щавеля, да щи из ростков полевого хвоща. Нужно было как-то выживать. На один трудодень колхоз начислял шестьсот грамм зерна, а расплачиваться ему было нечем. Закрома были пусты.

Глядя на зерно под своими ногами, она не удержалась. Оглянулась, не смотрит ли кто, села на колени и спешно начала собирать его в платок. Платок засунула за пазуху. За ее действиями в щель бревенчатого строения пристально наблюдал агроном.

Вечером сидели вокруг стола. Более трех килограмм зерна было рассыпано на платке. Она бережно стала пересыпать его в ступку, которую держал в руках старший сын.

Дверь открылась со страшным грохотом, щеколда отлетела и упала на пол. В дверном проеме стоял участковый в кителе и синем галифе. Из-за его спины выглядывал агроном.

– Все сучка. Приплыли! – участковый посмотрел на агронома. – Давай сюда понятых.

Тот закивал головой:

– Сейчас. Будет исполнено, – и скрылся в дверном проеме.

Она, молча села на скамейку, опустила на колени натруженные руки и отрешенно посмотрела на детей.

– Это я принес! – вскочил из-за стола старший сын. – Мамка не виновата.

А тебе сколько лет, звереныш?

– Скоро тринадцать.

– Это же другое дело. Значит, работали в сговоре. Тогда и отвечать будете вместе.

– Нет! – в истерике простонала мать. – Ему еще и двенадцати нет. Он ни при чём.

– Разберемся.

После составления протокола и подписи понятых участковый отвез их в районный участок.

Дверь правления была открыта настежь. Даже внутри помещения стояла невыносимая духота. Мухи облепили все стены, окна. Особенно много их было на портретах руководителей партии.

– Где председатель? – спросил моряк проходящую мимо женщину.

– А вы, собственно, по какому вопросу?

– По собственному.

– У них сейчас заседание с участковым уполномоченным и парторгом района.

– Все вместе. Это хорошо. Здесь? – он показал на единственную закрытую дверь.

– Да. Но не знаю можно ли туда.

– Мне можно! – он ногой отрыл дверь.

В центре стола, отмахиваясь фуражкой от назойливых мух и обливаясь потом, в распахнутом кителе сидел участковый, справа в солдатской гимнастерке – председатель, слева в рубашке-вышиванке – парторг. Все вопросительно посмотрели на вошедшего.

– Тебе чево, моряк? – спросил участковый.

Андрей окинул взглядом сидящих и, уперев кулаки в стол, произнес:

– Что-то ни одного знакомого лица.

Глядя в лоснящуюся физиономию уже немолодого младшего лейтенанта, прохрипел:

– Как я понимаю, ты и есть тот участковый. Поэтому задаю вопрос тебе. Где моя жена и сын?

– О, как я понимаю, Широков? А мы сейчас как раз сидели и думали, как квалифицировать деяния вашей жены и сына. И получается, что сговор у них в хищении социалистической собственности. Статья серьезная.

– Ты о чем говоришь, младшой? Какой сговор у матери с сыном. Какое хищение? Люди опухли от голода, детям жрать нечего. Крапива, лебеда и хвощ.

– А мы не про крапиву с лебедой ведем разговор. А о хищении трех килограмм четырехсот шестидесяти грамм посевного зерна. Ты вдумайся, морячок. Почти четыре килограмма. Посчитай, сколько в них зерен, то есть потенциальных всходов, и умножь на количество зерен в новом колоске.