Станислав Хабаров: Наши корабли

Возможно, электрическая звезда, зажигавшаяся вечерами на холме, могла показаться нам путеводной, как яркие Сириус и Канопус для космических кораблей, но мы этого не осознавали и только дивились яркому свету, отличающему её от всего светящегося вокруг. Лица в автобусе казались знакомыми по энциклопедии «Ольмекскими головами». Их тесали по заказу три тысячи лет назад из огромных базальтовых валунов, пытаясь сохранить чьи-то характерные черты. И это был совершенно напрасный труд, потому что в автобусе и кругом имелись живые их копии со смуглой кожей, с блеском глаз и интересом к окружавшему.

Мобильный телефон они считали атрибутом цивилизации и теперь не отрывали его от уха в любых местах. Вереща не переставая, они тем самым как бы самоутверждались. И когда на них оборачивались, они делали удивлённые глаза: как можно осуждать такое культурное занятие, как телефонный разговор? «Научили на свою голову, – думалось мне вместе с нелестным сравнением с говорящими попугаями.

«Ольмекская голова» из дыни.

Чернокожие, встречные на тротуаре спуска, приветствовали тебя ослепительной улыбкой, которая не оставляла сомнений, что если так дело обернётся, то эти встречные тебя с удовольствием съедят. Причём за милую душу и с улыбкой, не заморачиваясь. Мы с ними взаимно даже в какой-то мере гарантировали это. Им будет кайф, а нам в любом случае просто некуда будет деться в силу политкорректности.

Есть драйв почувствовать себя в этих местах этаким инопланетянином. Впрочем, не стоит обольщаться. На втором общем этаже у лифта с нами заговорила по-русски темнокожая молодая женщина. Хотя что в этом удивительного? В Танзании, например, исследователи обнаружили племя каннибалов, говорящих на чистейшем русском языке. Они были настроены воинственно и воспринимали иноплеменных исключительно как еду. А что касается соседки, по её объяснениям она, видимо, стажировалась в Москве в ЦИАМе, на улице Солдатской, бывшей Петропавловской, в Институте авиационных моторов. То есть в каком-то смысле была коллегой по моей прежней деятельности. Странно встречать коллег и сослуживцев из прежней жизни на другой стороне земного шара.

Из общественных зданий неподалёку от нас располагался Милл Центр. Названием он был от каких-то древних мельниц на маленькой красочной речке, что по-прежнему текла между гранитных берегов, радуя жителей этих мест природной красотой. Милл Центр и прежде был нам знаком. Десять лет назад он находился тут же в одноэтажном здании, но позже реконструированный сияет здесь же новыми этажами и стеклом. Мы посещали здесь бесплатный класс обучения английскому языку, и нашими сокурсниками были приезжие из разных мест, больше из южноамериканских стран.

Впрочем, одно для меня было утешением. Я отправлялся как бы в безбилетное путешествие и не по соседним столичным районам, а в иную страну. В Латинскую Америку, которую мы до этого только формально ежегодно посещали, оставаясь безвылазно в курортном раю. Теперь же предстояло полностью погрузиться в латинский быт с головой, в то, что так или иначе само собой неуклонно пёрло через границу с юга в Америку, поменяв уже напрочь её исходную англо-саксонскую суть.

На курортном мексиканском берегу.

Тот год неудачно сложился для меня. Сначала был переезд и его потери. Пропавшие в переезде ящики лучших книг и разные вещи, которых позже хватились, и общая неразбериха в бумагах и вещах. Затем катаракта, о которой мне давно объявляли и которая накапливалась и вдруг проявилась разом, потребовав внимания к себе. Потребовалась операция. Через день после неё повязку с моего правого глаза сняли, но чуда не произошло. Глаз также видел, как через мутное стекло. Хирург снова так и сяк рассматривал мой глаз через свою аппаратура, а вспышки вспомогательного света и затянувшаяся процедура, казалось, не сулили надежды на удачный исход. Но закончив осмотр, он то ли действительно поверил сам, то ли сделал вид, что всё как следует идёт, и мы поверили в него. Нам показалось, что закончилась полоса наших нынешних злоключений и бед, и дальше нам обязательно повезёт.

Но дальше случилась депрессия – следствием нервного истощения от литературных потуг, прорехи денежных затрат и окончания удачных обязательств субсидирующей компании, содержащей меня на пособии, позволяющем мне едва-едва сводить концы с концами, а по-простому – жить, и, в довершении всего пандемия коронавируса, неожиданно свалившаяся всем на голову.