Евгений Федорин - Перегоны. Часть 1

То общею легло печатью
На быт станичников и труд:
Боязнь греха, боязнь проклятья
Смиряли верующий люд.
Хоть, впрочем-то, не в полной мере:
Ведь жив, твердят, и сатана;
А в ком искус сильней, в ком вера,
Потом увидится сполна.

В двухстах саженьях от впаденья
Добреньки в Ею, где река,
Омыв станичные владенья,
К востоку сдвинулась слегка,
Открыв пути к целинным землям,
Века дремавшим а рекой,
Лег мост, по-тутошнему – гребля,
Всему свидетель первый мой.
Любой въезжающий в станицу,
С моста поднявшись на бугор,
Знал риск немедленно вломиться
В высокий и глухой забор.
Отселе – влево или вправо,
Дороги прямо дальше нет.
Тут жил и знал за это славу
Ерош Самсон, второй мой дед.
Сейчас про деда – это к слову,
А главной мыслью было тут —
Сказать про мост, про ту основу,
Что всех влекла селиться в Кут,
Ибо дотоле за рекою
Одна таинственность жила.
Казалось: вот, подать рукою,
Но коротка рука была.

Красна весна – лиха дорога,
И доберись ты в те места,
Где есть земля и даже много,
Но к ней – ни брода, ни моста.
Туда мостили, правда, кладки,
Но то – чтоб двигаться пешком.
А много ли притащишь с грядки
На собственном горбу мешком?
Порой и вброд переходили,
Так то ж с подводою пустой.
А нагрузи – застрянешь в иле
И уж тогда хоть вечность стой.
Да, это точно, про телушку
Тут первый кто-то произнес,
Что стоит за морем полушку,
Да нужен рубль за перевоз.

И вот встал мост. Он – как дыханье,
Что врач больному возвратил,
Чтоб тот, забыв свои страданья,
Жить стал бы полной мерой сил.

За площадь с церковью и выше,
За атаманский скотный двор,
Тянулся с видом ветхой крыши
Зеленый сглаженный бугор.
Он – место высшее в станице,
Заметен здесь в округе всей,
И здесь резонно разместиться
Встречать непрошеных гостей.
Здесь, говорили, сам Суворов,
Объездив Еи берега,
Военным всматривался взором
В отроги этого бугра.

Пока придет пора лихая,
Здесь два стояли ветряка,
Друг другу крыльями махая
Всю жизнь свою издалека.
Хоть зов их был взаимным, частым,
Им не случилось быть вдвоем,
Ведь каждый с каменным упрямством
Стоял на месте на своем.

Вот так бывает, люди в гости
Всю жизнь свою друзей зовут,
А встретятся лишь на погосте,
Который, кстати, тоже тут,
Сейчас же вслед за ветряками,
Наш вечный дом и вечный двор,
Что звался здесь всегда гробками
И кладбищем с недавних пор,
Незаживающая рана Живущих всех – твоя, моя —
И боль за всех, ушедших рано
В холодный мир небытия.

Гробками Кут и завершался,
Начало взяв от Еи вод,
И между граней тех свершался
Всех здешних дел круговорот.
Все, в чем с рожденья до могилы
Нуждался смертный, было тут,
По мненью дедов. Тем и жили.
И тем был горд станичный Кут.

Ну, а всех тех, кто сразу стали
Искать удач за Ревчаком,
Жабинцами именовали,
Хоть жабы тут и ни при чем.

Намек был явный на лягушек,
Что и нехоженых тех мест
Терзали страшным гвалтом уши
Всем жившим рядом и окрест.

Различий же, хоть то и странно,
Искать никто не думал в том,
Как между сотским, атаманом,
Меж казаком и казаком,
Меж неимущим и богатым.
Коня ли, десять пар имей,
Мораль одна – тяни до хаты,
Умей вертеться, жить умей.

А жить по-разному умели,
Все люди разные не зря,
А по достатку – от Емели
До близкой челяди царя.
На скакуна, чекмень, папахи
Иной всю жизнь рубли копил,
Другой серебряные бляхи
И на чепрак еще лепил.
Но все считали, так и надо:
Есть рядовой, есть командир…
Туманил все церковный ладан,
И всех равнял загробный мир.

Другой резон: раз ты кутивец,
А он жабинец – бей его!
Тут чуть не всякий в драку ринется
Так просто, из-за ничего,
В том видя подвиг настоящий.
Понять же, что всему виной,
Никто не брался, хоть все чаще
Кут на Жабинку шел войной.
Или Жабинка объявляла
Крестовый свой поход на Кут.
И, к сожалению, немало
Кровавых схваток было тут.

Вот такова она Добренька,
И наперед поди открой,
Что предстоит ей помаленьку
Стать пограничною рекой.
Вставал вопрос о примиреньи,
Но оказался так непрост,
Что не помог его решенью
И вставший на Добреньке мост.