Сергей Галикин - Красное каление. Том второй. Может крылья сложишь

Семен вскочил, как ошпаренный, зашипел, пугливо озираясь:

-Дурак ты, Борька! Да… Деникин нас с тобою на первой же березе тут же и повесит! А Краснов с Улагаем, каковых мы с тобою… потрошили?.. Што, усе нам с тобою возьмуть и простять, как батюшка на духу? Да и тут… Уже прощения тады… не жди!

-Я не собираюсь… К белякам, Сенька, – устало бросил Борис, отвернувшись и отрешенно глядя в зашторенное окошко, -как же я там… к примеру, с Красновым… Они ж, мою Марфушу… порубали беременную… Батя… замучен. Рази ж такое… прощается? Да я, ежели где доведется встренуть того же Краснова… кадык ему выну!..

Но Семен уже быстро вышел, на ходу набросивши парующий кожух на широкие плечи и не прощаясь. Хлопнула, как винтовочный выстрел, дверь. Через минуту раздался дружный удаляющийся топот многих копыт.

Разлитая в мутные стаканы водка так и осталась нетронутой на столе. Кипяток то же – давно остыл.

-Ишь, герой! Пол-дивизии его охраняють…,– невесело вздохнул Борис. Он склонил голову, глубоко задумался. И когда ж это про меж ним и Семеном первая черная кошка пробегла? Вроде вместе пошли, дрались, как черти, часто друг друга прикрывая и из лап верной смерти выручая. Сенька тщеславен и очень обидчив. Чуть што – револьвер выхватывает. Когда? Может именно тогда, жарким летом восемнадцатого под Чунусовской, когда после жестокого боя не хватало подвод, чтоб вывезти всех раненых, а у Семена его жена со своими пожитками в обозе занимала целых шесть телег… Борис тогда просто приказал сбросить и жену, и скарб, и раненые были спасены. Сенька тогда тоже в горячке свой револьвер выхватил, хлопцы на руке повисли, не дали… Затаил, видать, Сеня обиду, а с ней и камень за пазухой… Разошлися пути-дорожки… Семен к комиссарам прочно прилип… А комиссары явно ведут не туда: из одного ярма едва выбрались, так тут же в другое лезем… Троцкого как послушать…. Трудовые армии… Никакой личной собственности… Обобществление огульное… вплоть до баб… Э-эх, мать – Рассея! Куда ты, убогая?..

Нет, надо от этой горькой думки тикать, пока не поздно…

-Григорий! Поди сюды, сокол, -он устало присел на край топчана и, отчего-то добродушно улыбаясь, оглядел, щурясь, ввалившегося Гришку с ног до головы, покачивая головой:

-Я за тобой малость подсмотрел… на станичке, под рощицей. Ну, када мы на их разведку напоролись… Ты где так рубить намастырился, по-казачьи? Из-за левого плеча? И на кой тебе такая песня… драгунской-то шашкой? – он по-простецки уселся на топчан, подобравши под себя голые пятки, устало улыбаясь и всматриваясь в побледневшее отчего-то разом Гришкино лицо.

-Та-а…, -растерялся тот, виновато озираясь, -рубаю, как могу… Ни один пока не ушел. А што, Мокеич?

-Эх ты, дурья твоя башка!.. А тот, которово Хромов подстрелил? Он бы тебе точно пол-башки снес… Левой рукой! Как ты шашку вынимаешь? Ты так себе рано или поздно и руку отхватишь. У тебя ж шашка-то драгунская, с гардой! Ее и вынимать-то нужно не из-под руки, каковой ты коня своево сдерживаешь, а из-за руки, из-за левого локтя, ты разницу видишь, кузнец?

Тут он вскочил с топчана, сжавши губы и слегка хмурясь, завел левую Гришкину руку так, как будто бы тот на коне перекинул ее с поводом на правую сторону луки седла, правую завел за локоть левой и крепко сжал ее ладонь:

-Вот он, твой ухват! И не клади ты большой палец на обушок клинка, отцепят тебе ево! И не руби сплеча да из-за левого уха! Ты так и пять минут… в хорошей трепке не проживешь! Выдохнешься! Затяжной бой, он не для казаков… У них и шашки не расчитаны на сшибку с другой шашкой. Они так рубят отчего? – он опять присел на край топчана, живо блестя глазами, -оттого, брат ты мой Гриня, што казачья шашка гарды не имеет, только конек оставлен, да и то не у всех! И первый же принятый удар грозит казаку остаться без пальцев, стоит тока скользнуть стали по стали!

-А как же рубить-то, Мокеич? –притворно виновато промычал Гришка, – в трепке –то не особо и думается…

-А ты присмотрись, как мы: наотмашь! Вознес клинок из-за левого локтя на прямой руке и всей грудью опускай ево! Помогай руке! И завсегда жди от ево удара или тычка с левой руки! Сам учись с обеих рук работать! С закрытыми глазами перекидывай клинок! Эх, ты, босота-а-а…

Он устало прикрыл глаза, склонил голову на толстую серую повсть, сложенную вчетверо заместо подушки. «Шашки-то у нас драгунские… А где сами драгуны? В седле – мужичье, кузнецы да слесаря. Казаки с малых лет лозу рубят, руку набивают, у них удар страшный, режущий… Так и похваляются иной раз: взрезал я ево! А у нас? «Пролетарий! На коня!» А он и держит шашку, как вилы или молоток… Семен, тот быстро освоился, стал в строй каждого эскадрона во второй и четвертый ряды за своими горе-рубаками просто ставить застрельщиков с револьверами… Налаживает, как он любит похвалиться, взаимодействие кавалерии и пехоты… Есть, есть в этом резон. Иначе против казачьей лавы, где каждый рубится с детства, нам никогда не устоять…»