С первого знакомства на балу в Гатчине Толстой и Дарья почувствовали уважение и симпатию друг к другу. Позже она призналась, что Алексей Константинович, такой милый и добрый, покорил её ещё и тем, что пользовался особым расположением императора и носил мундир флигель-адъютанта.
«Была бы причина восхищаться последним обстоятельством», — хотел ответить ей Толстой, но сдержался. Он видел, как она торжествует всякий раз, когда видит императора, и как, восхищаясь талантами своего отца, невольно сокрушается, что он, увы, не приближен к трону так, как того достоин и как ему самому того хотелось.
— Так вас не радует, что вы — рядом с государем, что служите его великому делу и всегда в меру своих сил и способностей можете оказать ему помощь? — стремилась она заглянуть Алексею Константиновичу в душу.
Ах, милое и нежное существо, да разве мог он ей, даже такой проницательной и сердечной, открыть свои заветные желания и мысли?
— Возможность бывать иногда рядом с вами во дворцах искупает любые неудобства моего придворного положения, — учтиво отвечал молодой фрейлине аристократически воспитанный граф.
Она не отводила от него своего испытующего взгляда:
— Простите, но я догадываюсь: у вас внутри — своя, принадлежащая только вашему рассудку и сердцу, жизнь. Я это чувствую, когда вы декламируете свои стихи и когда недавно читали императрице и нам «Князя Серебряного». И ещё — у вас много общего с Аксаковым [48] Аксаков Иван Сергеевич (1823—1886) — русский публицист, поэт, сын писателя С. Т. Аксакова. Служил в департаменте правительствующего сената, затем в министерстве внутренних дел. Вышел в отставку в 1852 г. В 1855 г., во время Крымской войны, служил добровольцем в ополчении. В 1858—1859 гг. редактировал журнал «Русская беседа» — рупор славянофильства, который издавался в Москве в 1856—1860 гг. С января 1866 г. был женат на дочери Ф. И. Тютчева Анне.
. Как и он, вы постоянно ищете дела, к которому готовы приложить все силы своей души. И всякий раз — дела справедливого, которое бы шло на пользу другим...
Иван Сергеевич Аксаков был другом Анны Тютчевой, ходил в её женихах, потому его хорошо знала Дарья. Толстой сошёлся с ним в Москве, в дни коронации. Собственно, сперва он встретился с его братом Константином, который восторженно бросился на шею: «В ваших стихах слышна русская струна и русское сочувствие, и как искренне звучат слова!» А уж потом они сошлись с Иваном Сергеевичем. В его журнале «Русская беседа» увидел свет «Иоанн Дамаскин» и многие другие толстовские стихи.
Между тем не во всём они сходились и были похожи. Толстой не принимал узких и ограниченных, на его взгляд, славянофильских убеждений Ивана Сергеевича, не допускавших проявления иных воззрений на русскую жизнь. Алексей Константинович с ним спорил о том, что любовь к России не может быть ограждена какими-либо групповыми, партийными рамками, это чувство, вбирающее в себя все взгляды и убеждения. Однако Дарье не хотелось вникать в их различия. Она ощущала широту их русских натур, восхищалась их любовью к родине и стремлением утверждать эту любовь неуёмной жаждой деятельности.
У Толстого, она понимала, этим видом деяния было искусство, у Аксакова — публицистическая и издательская работа. Но она, вращавшаяся каждый день в самых высших кругах, постоянно наблюдавшая императора и императрицу, многих других лиц, составлявших власть, и умом и сердцем осознавала, что такие люди, как Аксаков и Толстой, могли бы больше сделать полезного, если бы получили такую возможность от государя. Ивану Сергеевичу пока этот путь был заказан: отстаивая передовые, смелые взгляды в общественной жизни, он не знал меры в своих газетах и журналах и тем самым вызывал раздражение правительства. Толстому приходилось не раз выручать Аксакова из беды. Но разве не было бы справедливым, если бы граф Толстой, с его добротою и рассудительностью, с его горячим сердцем русского патриота, занял достойное его способностей государственное место? Как бы раскрылись все чудесные силы его души и как бы он сумел сплотить вокруг себя и повести на благие свершения таких честных людей, как Аксаков и ему подобные!..
В голове Дарьи крепко засела фраза, однажды оброненная Толстым: «Есть некоторые комиссии и следствия, которые я бы с счастием исполнил, если бы государь захотел мне их доверить. Такие, например, дела, в которых не требуются особенные знания специальные, но в которых нельзя допускать никаких снисхождений к высокопоставленным лицам...»
Читать дальше